Созданный Солдатовым взвод этот был действительно гордостью бригады. Создали его в сорок втором году, незадолго до весенней осады немцами партизан еще в Сарычевском лесу. К тому времени удалось раздобыть всего десять пулеметов, в основном трофейных, но и они, собранные в один кулак, оказались той силой, которая буквально расчищала дорогу от гитлеровцев, если требовался прорыв, была результативной в обороне, но особенно в засадах, когда требовалось не только ошеломить противника, но и уничтожить его в кратчайший срок. В каждый расчет входило три человека. Все на лошадях. Именно по этой причине взвод оказался мобильным. Его можно было снимать с одного участка, перебрасывать на другой в ограниченные сроки. Особенно в лесу, особенно в условиях бездорожья. За все время не было проведено ни одной сколь-нибудь значительной операции, в которой взвод Грачева не принимал бы участие. Теперь Грачев остался на базе. Потому и томился. Потому снова и снова заходил в штабную землянку.
— Ты мне, Грачев, глаза не мозоль, — в который раз строго предупредил командира взвода Солдатов. — Необходимости в твоих орлах пока нет.
— Но, товарищ комбриг…
— Отставить. Никаких «но», Грачев. Не мешай работать.
Грачев демонстративно лихо откозырял, скрылся за дверью.
Необходимость в огневой поддержке, когда идет бой, есть всегда, но отправить последний свой резерв Солдатов не мог. Отправить — значило действовать безоглядно, вовсе оголить базу. Не вправе был он посылать Грачева с основными силами бригады. Мало ли что может произойти, когда не знаешь планов противника.
У стола перетаптывался Хлебников. Причина его появления в штабной землянке тоже известна. С объявлением боевой готовности жизнь на базе замерла, а забот у Хлебникова не убавилось.
— Отбоя тревоги нет, Виктор Николаевич, но частично, не нарушая маскировки, можете возобновить работы.
Хлебников сказал что-то в ответ и вышел.
— Садитесь, Викентий Васильевич, — пригласил комбриг доктора.
— Благодарю вас, но сообщение мое краткое. Состояние раненого позволяет ввести препарат.
— Вы говорите о радисте?
— Да, и должен еще раз предупредить о невозможности предугадать последствия.
— При всех случаях, Викентий Васильевич, через какое время может сказаться воздействие препарата?
Ханаев неопределенно пожал плечами.
— Вы знаете, Викентий Васильевич, люди наши ушли. Нам с вами придется подождать их возвращения. Возможно, появится командир группы, в которую входил радист. Хорошо было бы послушать и его мнение.
— Разумеется, разумеется, — согласился Ханаев.
— Добьем сегодня гитлеровцев, Викентий Васильевич, отыщем его командира.
Доктор ушел, внимание Солдатова задержалось на собственной твердости, с какой он сказал Ханаеву о том, что партизаны добьют гитлеровцев. В сорок первом году такой твердости, такой убежденности в исходе операции не было. Тогда приходилось думать о другом. О том, например, чтобы с наименьшими потерями вырваться из огненного кольца, когда немцы прищучили отряд в Егорьевском лесу, сохранить хоть что-то. В сорок втором году думалось о том, чтобы не пустить гитлеровцев в Сарычевский лес. И они их не пустили. Выиграли и осеннюю битву, и весеннюю сорок третьего года. Потери, не в пример боям сорок первого года, оказались значительно меньше. Теперь поворотило еще круче. Думается не только о том, чтобы не пропустить немцев даже к ложной базе, но и уничтожить их среди завалов всех до единого.
«Четырнадцатый, четырнадцатый…» «Двенадцатый…» «Ты чего кричишь, девятый, слышу я тебя, слышу. Ну…»
Солдатов насторожился.
— Вас, товарищ комбриг, — передала трубку девушка.
— Что там у тебя, девятый?
— Немцы, товарищ первый.
— Много?
— Коров гонят.
— Каких коров?
— Обыкновенных. Отбить бы, товарищ первый, а?
— Что-о-о?
— Отбить бы, говорю, охранников всего трое.
— Я те отобью, девятый. Всякую охоту отрывать по пустякам отобью. Ты кто такой?
— Наблюдатель.
— Доложи по форме!
— Старший группы наблюдателей…
— Вот и будь наблюдателем. Сиди тихо и наблюдай. Никаких действий, ты меня понял?
— Так точно, товарищ первый.
— То-то же.