Колосов, как и Лыков, встал, отряхнулся, стоял, оглядываясь, слушая возбужденные голоса. Земля вокруг была усыпана свежей листвой, ветвями, стволами. Всюду виделись воронки.
Разбитый немецкий танк все еще чадно дымил. Пахло этим дымом, лесом, смолой.
Раздалась команда, люди поднялись, пошли. Вначале скопом, без видимости строя. Лыков приказал разобраться. Разобрались, но строй оказался ломаным, поскольку приходилось огибать встречные деревья, ломиться сквозь кустарник. Разговоры не утихали. Колосов прислушался к голосам за спиной.
— Что там ни говори, Николай Дмитриевич, а уходить несолоно хлебавши тоже-ть нехорошо. Зазря, выходит, шлепали, пилили так, что глаза потом застило.
Колосов уже слышал этот голос на базе, когда томился в безделье. Собеседник у говорившего оказался тот же, Николай Дмитриевич.
На войне, Бойцов, зазря ничего не делается, учти это.
— Как это не делается?
— Так.
— Не скажи, Николай Дмитриевич. Мы почти бегом шпарили.
— Мы шпарили, полосухинцы шпарили, потому нам меньше и досталось, что вовремя пришпарили, а ты говоришь — зазря.
— Он, немец, если ушел, его догнать можно было бы.
— Командирам видней.
— Это ж около года я у вас, а в настоящем деле еще и не был.
— Ты в засаде на Мауе участвовал, сам говорил, что тебя к медали представили.
— То ж когда было-то. Один раз разрешили — и на́ тебе. Я думал, хоть нынче наверстаю.
— Бойцов, слышь, Бойцов?
— Ну.
— Дугу гну, не ной.
— Это я-то ною?
— Ты.
— Николай Дмитриевич, чего он говорит? Слышь там, сзади?
— Не глухой.
— Раз не глухой, понимать должен, о чем мы тут…
— Потому и советую умолкнуть, хватит и на тебя орденов.
— Вот ты об чем. А я из этого тайну не делаю. Мне без ордена домой ворочаться нельзя, правда, Николай Дмитриевич?
— Правда, правда, Бойцов. Ты чего цепляешься к парню, Селезнев?
— Слыхал, Селезень?
— Слыхал, слыхал. Но ты, Бойцов, лучше под ноги смотри, корневища встречаются. Зацепишься, из тебя столько дров получится, что нам всем взводом не унести.
— Не больше, чем из тебя. Сам тоже-ть дубина порядочная.
— Я привычный.
— А я, по-твоему, нет?
— Каждый на своем месте привычный. Тебе наши ружья чинить, мне по лесу топать.
— Что ж, по-твоему, я должен всю войну в мастерской сидеть?
— Ты — мастер, затем тебя к нам и прислали.
— Вон как ты обязанности распределяешь. По-твоему, значит, мне ваше оружие чинить, а вам из него стрелять, так, что ли, Селезень?
— Так.
— Ну и дурак, если так думаешь. Мне оружие в бою проверять надо.
— Тоже мне проверяющий.
— А что?
— А то.
— Отставить разговоры! — раздался голос Лыкова.
В который раз за этот бесконечный рейд судьба сводила Колосова с людьми, о которых он и думать не думал. В Малых Бродах, в бригаде, теперь во взводе этой бригады. Бойцов обращался к Николаю Дмитриевичу. Видел Колосов этого человека — степенного кряжистого мужика, когда тот бежал рядом со старшиной под обстрелом, а сейчас идет, переговаривается так, как будто не было ни огня, ни того тяжелого бега.
Взвод Лыкова возвращался, как сказал о том Бойцов, «несолоно хлебавши». Поспешая по приказу комбрига к Сторожевскому лесному кордону, партизаны за час с небольшим отмахали около десяти километров, а в настоящем деле, по словам того же Бойцова, участвовать им не пришлось. Другие немцев разбили. Ему, этому Бойцову, видишь ли, преследовать немцев захотелось. Не в счет, выходит, убитые, раненые. Не в счет то, что каждый из бежавших мог оказаться на месте тех, кого везут сейчас на подводах. По его, Колосова, разумению, не удалось сойтись с немцами на удар ножа, и ладно, таково их солдатское счастье. Завтра может случиться наоборот, повезет кому-то другому.
Бойцов, оружейных дел мастер, как понял из разговора старшина, шел чуть позади. Его неуклюжую фигуру Колосов тоже помнил. Он и бежал рядом с Николаем Дмитриевичем. Селезнев, что оговаривал Бойцова, шел за ними. Старшина отчетливо слышал всех троих, разбирал интонации. Как это ни странно, оружейных дел мастер искренне сожалел о скоротечности боя. Однако Колосов в этом разговоре мысленно был на стороне невидимого ему Селезнева. Селезнев прав, думал Колосов, на войне каждый должен заниматься своим делом. Кому хлеб печь, кому обувь чинить. Без хлеба, без обуви, без исправного оружия тем более много не навоюешь.