Песня — приговор, песня — заклинание. Пели ее женщины. Они сидели под огромной березой, похожие одна на другую одеяниями, как сестры-близнецы, одинаково в белых кофтах, в косынках, босые, усталые, но умиротворенные. Пели хорошо, слаженно. Речкину, уроженцу Подмосковья, не приходилось слушать подобного пения, потому, наверное, и запомнились женщины, слова песни. Слова-обращения, слова-просьбы. Необычно исполнялась песня. То широко и разливно, то почти речитативом, с мягким окающим говором. Речкин, как услышит название реки, вспоминает песню. А Колосов тоже с Волги, из-подо Ржева. Есть что-то общее у них: у реки и у человека. Та же могучесть, что ли. Природа не обделила Речкина ни ростом, ни силой, но Колосов был круче замешен. Тело бугрится мышцами. Вместе с тем подвижный, ловкий. Выносливый. Боевая выкладка разведчика доходит порою до пяти пудов, старшина не только со своим грузом управляется, он и товарищам помогает. Отлично плавает. Так плавают только на Волге: широко, словно враскачку.
С виду Колосов простоват. Широкий открытый лоб. Крупные черты лица. Парни типа Колосова, замечал Речкин, незлобивы. Если их и заденут ненароком или намеренно худым словом, на рожон, как говорят, не лезут. О таких говорят: толстокожий человек, долго до него доходит. Слова словами, но природу такой манеры поведения Речкин знает. Он так думает, что физически сильные люди, равно как и люди, сильные духом, более терпимы ко всякого рода обидчикам, именно от сознания недюжинной силы. Оно и в природе так. Медведя взять, слона или льва. Да что там диковинные животные, на обычных собак посмотреть, если их человек специально не злобил. Чем крупнее собака, тем больше в ней достоинства. И наоборот, чем меньше шавка, тем она подлее, крикливее, злее. Сильные — добрые, добрые — сильные, здесь такая взаимосвязь.
Правда, сильная доброта тоже имеет предел. В чем, в чем, а в этом Речкин уверен. Было время убедиться. Помнит он свой первый бой в районе старого укрепрайона, старшину Колосова в, том бою. Стояли они тогда насмерть, как это и положено для военных людей. Когда вышел боезапас, дело дошло до рукопашной. Поднялись все, и здоровые, и раненые. Колосов приклад винтовки в щепки разнес о немецкие каски, саперной лопаткой рубился. Помнит Речкин лицо старшины в том бою. Черное от земли и гари, перекошенное от злобы, оно возникало рядом с Речкиным то справа, то слева. Вместо крика из горла старшины вылетал то ли хрип, то ли гул.
Вздыбилась земля, полыхнуло огнем, большего Речкин не помнил. Очнулся в болоте. Он лежал на ветвях согнутого до воды дерева, рядом на стволе сидел старшина. В глазах туманилось, плыло. Со временем отпустило. Он увидел бойцов. Почти все были ранены. Были среди них тяжелые. Все дрались до последнего. Немцы прошли по их телам. Не остановились, не задержались, чтобы добить. Задача, видно, перед ними стояла другая.
Память о первом бое застряла в сердце занозой, болит, постоянно напоминая о тех худых днях. «Все пройдет, младший лейтенант, сковырнем болячки, — сказал тогда Колосов. — Главное — живы остались. Теперь бы до своих добраться…» До своих. Тогда казалось — рядом. Стоит выбраться из болота — и они у своих. Им скажут, что произошла нелепая ошибка, немцев отбросили к границе. Так и казалось. Казалось, рядом есть полностью укомплектованные части, на вооружении которых и танки, и орудия, и гранат, и патронов в полном достатке, потому что по-другому просто не может быть, потому что рядом граница. Они брели с надеждой, но чем дальше шли, тем больше убеждались в обратном. Не было ошибки, прорвался вражина. Занял дороги. Гнал по ним танки, машины, орудия. Вражеским колоннам не виделось конца.
От голода, от безысходности можно было сломаться, как ломаются худосочные, высохшие на солнце ветки, потерять надежду, веру. Такого исхода Речкин опасался Раздавались голоса: куда, мол, премся, все одно, мол, конец. Умирали тяжелораненые, которых несли. Отощали, оборвались. Шли. Стонали, матерились, но шли. Упрямо шли на восток.
Вспоминает Речкин старшину, горькие дни отступления, видит его лицо. Разным было лицо Колосова. Ожесточенное в бою. На березе, в болоте, когда старшина говорил, что живы остались и в этом главное, на его лице отражалась боль. Под деревней Вожжино, когда вышли к своим, увидел Речкин на лице Колосова такую решимость, что проникся к нему еще большим уважением.