На пороге невольно обернулась. Вернусь ли я сюда? Возможно, что и нет, но это тоже свобода выбирать, какой бы она горькой не была. Все же странное ощущение — знать, где тебя поджидает смерть. С другой стороны, пора бы и привыкнуть: за последние полтора года я так часто оказывалась у границы Небесной обители, что с Серой Госпожой нас уже можно считать подругами. Да, случалось, уводила добычу прямо у нее из-под носа, но разве я вернула бы друзей из Последнего Предела без ее молчаливого согласия?
Вдох-выдох, осыпающиеся песком минуты. Еще раз перебрать почти пустой список неоконченных дел и не отданных долгов. Наверно, следовало все же помириться с Лореттой. Вчера я мельком видела когтя издалека, но так и не отважилась подойти. Мы нехорошо расстались, и кто скажет, не станут ли брошенные в сердцах слова обиды — нашим последним воспоминанием друг о друге?
Несмотря на все пророчества, жизнь — штука непредсказуемая. Достаточно вспомнить, что поход в Мараф тоже не предвещал беды. Жаль, нам с Галактией так и не довелось снова свидеться. Надеюсь, что сообщение, полученное вчера от отрядов Исхарда верно и прибившаяся к ним на днях охотница действительно моя знакомая. Иногда надежда — единственное, что остается. Надежда и чувство долга. Северный эсса… Вот перед кем я по-настоящему виновата, но тут уже ничего не поделаешь.
В последний раз обвела взглядом палатку: смятое покрывало на лежаке, сундук со сваленным поверху тряпьем — сменой одежды, которую я поленилась убрать внутрь, низенький походный стол. Сложенный вчетверо лист вызывающе белел на потемневшей от времени поверхности. Крис, конечно, обещал все рассказать Харатэль, но лучше подстраховаться.
Шагнула за порог. Встающее над горизонтом солнце заливало землю безжалостным светом. На мгновение я даже ослепла, едва различая ближайших часовых и окружающие шатры. День обещал быть жарким.
Об опасности меня предупредила тень.
Я успела подставить руку, защищая лицо и глаза. Непроизвольно отступила обратно в палатку, споткнулась и, не удержавшись на ногах, упала, чувствительно приложившись пятой точкой и затылком.
Взвыла.
Взбесившаяся кошка впилась зубами в запястье, раздирая когтями предплечье. От ответного тумака я удержалась, хотя из цензурных выражений в голове звенело только имя Спутницы.
И какого Хаоса на тебя накатило!
С трудом получилось разжать челюсти, отшвырнуть Алис и даже встать. Первым вспомнившимся плетением оказалось заклинание ментальной связи.
«Ты с ума сошла!»
Мое возмущение на секунду оглушило Алис. И эхом чужих мыслей вернулось ко мне:
«Не позволю! Исчезнуть! Не позволю!»
Шерсть вздыбилась. Обнажились клыки. Алис прыгнула. Я отступила, с трудом увернувшись. Спутница успокаиваться не собиралась.
Прости!
На следующую атаку я ответила пинком. Алис располосовала до ноги сапог, но не удержалась. Приземлилась на четыре лапы, потрясла головой. Снова атаковала.
Я отскочила в сторону. Под рукой оказался сундук. Сдернула с него покрывало, попутно смахнув на землю прочие вещи, накинула на кошку, сбивая в полете. И пока Спутница не успела выпутаться, затолкала шипящий ком в полупустой кофр, захлопнула крышку и навалилась сверху.
Изнутри раздался глухой удар. Еще один. Будто там заперли не изящное создание в пару пядей ростом, а минимум, здоровенного злющего волкодава. Впору порадоваться, что Харатэль вернула Спутницу к нормальным размерам. Как бы я выкручивалась, набросься на меня тигр?
К счастью, до тигра и даже волкодава Алис все же не доросла. Стянутые металлическими пластинами доски стали для нее непреодолимой преградой. Я перевела дух и обнаружила, что у утренней «разминки» был свидетель.
— Эсса, вы…
— Простите. Мы тут расшумелись, — оборвала я привлеченного шумом часового. — Когда леди Алис успокоится, пусть ее осмотрит целительница. Кажется, я слегка погорячилась.
Под растерянным взглядом алого пригладила волосы — безрезультатно. Ну и ладно, все равно под шлемом никто не увидит. Одернула одежду. С видом «так надо, мне лучше знать и не приставайте с глупыми вопросами» я направилась к шатру Альтэссы, на ходу накладывая на кровоточащее предплечье заживляющее заклинание.
За спиной, запертая в сундуке, выла-плакала кошка.
Глава двадцатая
Город умирал.
Гайя, потерянная столица, священная обитель первых чистокровных, некогда наполненная жизнью, шумная, великолепная, цветущая, медленно и верно проигрывала битву за существование всемогущему времени и подступающему лесу. Мостовые, переулки, площади — все поглотили непроходимые заросли бурьяна, и каменные скелеты домов возвышались посреди моря разнотравья унылыми печальными рифами, памятниками бренности бытия. Лишь храм на холме еще держался, хоть давным-давно и утратил прежнее величие. Однажды, подточенные дождями, ветрами и лозой, падут и его стены. А пока летнее солнце вспыхивало на проломленных куполах, отражаясь в остатках позолоты.