Мне обрадовались или, по крайней мере, искусно создали видимость этого. И все-таки атмосфера изменилась, утратив непринуждённость и домашность, что принадлежала сыну, но никак не незнакомой девице из другого клана. Этот едва уловимый налет официальности, невольной фальши, который появляется всегда, если границы дома пересекает посторонний человек, сразу прибавил хозяйке апартаментов несколько десятков лет, напомнив о разнице между нами — в возрасте и опыте.
— Эсса Ланкарра? Я, право, удивлена вашему визиту.
— Доброго вечера, миледи, — я согнулась в почтительном поклоне. — Поверьте, тем, что оказалась сегодня у вас в гостях, я изумлена не меньше.
Урсула тиа Исланд… восхищала.
Самообладанием, мудростью, что равно называют добротой ума, врожденным достоинством. Можно напялить дорогие тряпки на кухарку или дочь торговца, обучить их правилам этикета, но и тогда они не сумеют держать себя с гордой и спокойной открытостью: я такая, какая есть, а потому заслуживаю восхищения мира. От леди Исланд, растрепанной, в рабочем платье, хранившим отпечатки неудачных экспериментов, веяло такой внутренней уверенностью, что пара прорех на подоле казались мелочью, о которой стыдно упоминать.
— Цвейхоп, тебе следовало поставить меня в известность заранее.
— Ты нашла бы сотню настолько важных, насколько и пустых причин, чтобы избежать встречи, — возразил тот, с нажимом добавил. — Я думаю, вам есть о чем поговорить, матушка.
На лице мужчины появилось до боли знакомое выражение добравшегося до кринки со сметаной кота.
— Искренность на грани неучтивости, — беззлобно упрекнула Урсула сына. Первая леди отвела взгляд, неожиданно заинтересовавшись затянутым тучами небом, на мгновение нахмурилась. Чувствовалось, женщину раздирает мучительное противоречие. — Если твой отец… если Альтэсса узнает…
— О чем? — невинно уточнил Цвейхоп, проказливо улыбнулся. — Повелитель Севера сегодня снова совещается с эссами и освободится нескоро.
Урсула одарила сына пристальным взглядом, кивнула, неуверенно, но уже уступая.
— Останешься?
— Прости, не могу. Меня ждет мастер Лоали, и он обещал устроить мне веселую жизнь, если я еще раз опоздаю на занятия, — юноша наклонился, прикоснулся губами к щеке матери. — Я прикажу, чтобы вас не беспокоили. Эсса Ланкарра, был рад знакомству. Чуть позже я вам пришлю книгу по минералам, если желаете.
Урсула улыбнулась, благодаря и желая удачного дня. Некоторое время рассеянно смотрела на закрывшуюся за сыном дверь, будто мысленно представляя путь дракона по коридорам дворца. Опомнившись, обернулась ко мне, нетвердым кивком, точно вместо этого хотела попросить уйти, предложила садиться.
— Приношу извинения за холодный прием, эсса. Цвейхоп — замечательный мальчик, послушный, заботливый, но неопытный и иногда не понимает: есть вещи, с которыми опасно шутить.
Женщина замолчала, набираясь смелости продолжить беседу, словно разрываясь между желанием довериться и безопасностью официального обращения, и я решилась помочь ей.
— Вы хотели поговорить о… Рике?
А о чем еще, кроме хорошо известного нам темноглазого демона, мы можем разговаривать? Не о погоде же и политике, в самом деле?!
Вместо ответа Урсула внезапно спросила.
— Я плохая мать, да?
Я замялась, не зная, что возразить на это.
— Вы…
— Я плохая мать, раз не сумела защитить собственного сына, — прозвучало с неожиданной жесткостью, заставившей поежиться. — Риккард ведь до сих пор злится? На Совет и Альтэссу? На меня?
Злится? Пожалуй. На Верховный Совет, приговоривший северного командора к изгнанию; на Харатэль, отобравшую у дракона мечту и крылья; вероятно, на «предательство» отца. На слепо соблюдающие Завет кланы. Но на Урсулу?
— Рик почти не упоминал тех, кого оставил в прошлом.
— Но и не смирился, — женщина упала в кресло напротив, как птица, чьи сломанные крылья враз утратили силы. Уткнулась лбом в сцепленные пальцы. — Проще. Всем было проще, если бы он принял новую судьбу. Матерям достаточно знать, что их дети живы, здоровы и счастливы. Но Риккард… мой юный тигр горд, упрям и слишком любит свой народ, а потому никогда не порвет окончательно связь с Пределами. Эта связь однажды погубит его.
Я хотела с ней поспорить, но невольно прикусила язык, «вспоминая» о будущем: Рик пожертвует жизнью, чтобы спасти меня… спасти эссу южного клана, с которой у изгоя не должно быть ничего общего! С другой стороны, если бы мы не встретились, бывшего командора убили бы еще в Шахтенках, когда он защищал Диньку — одураченные сельчане, либо же следящие за соблюдением закона каратели. Или во встрече с мелкой егозой тоже моя вина, ведь именно я тогда велела ему уйти из трактира?