Меня все бросают. Мать. Харатэль. Теперь лучший друг.
— На обиженных, между прочим, воду возят, — загородивший солнце рыжик потягивает мне пустое ведро. — Давай делом займись. И кухарке поможешь, и законный повод ныть появится.
— Воду для кухни берут из колодца, — огрызаюсь.
— А я надеялся, ты мне наревешь, как плакса-княжна из сказки Вивель, — выроненное ведро с грохотом отскакивает от корня и катится по склону, застревая в кустарнике у самого берега. — Ну, расскажешь, в чем проблема?
— Сам и прочел бы… мыслекопатель, — я еще злюсь, но колючий ледяной комок обиды в горле потихоньку тает.
— Вот именно! Копатель! А чтобы вычерпать то болото, что у тебя под черепушкой творится, нужно… ведро!
Нет. Разговаривать с ним решительно невозможно! Как и долго сердиться на наглую улыбку. И я признаюсь:
— Через несколько дней я уезжаю в Южный Храм.
— И? — недоуменно уточняет Крис. — В чем мировая катастрофа-то? Меня вон в Пламя скоро загребут.
— Ты не говорил, — удивление мешается с вернувшейся обидой: такую важную новость и утаил!
— Эка невидаль! — отмахивается друг. — Ты мне лучше скажи, чем тебе Храм не угодил?! Отличное же место. Правда-правда. Хоть мир посмотришь, с людьми пообщаешься, а то скоро мхом зарастёшь в этой глухомани.
Я не знаю, как правильно выразить словами те эмоции, что скребут в душе. Мне страшно покидать привычный и знакомый Благословенный Дол: новое место, как оно меня примет?! Мне не хочется расставаться с родными людьми. Вивель, наставница Маретта, Крис… Крис и так появляется в особняке с каждым годом реже и реже, а скоро его заберут в Пламя — оттуда воспитанников не выпускают до окончания обучения.
Мы не увидимся несколько лет. Сама мысль об этом пугает и вызывает отторжение. Еще год назад я мечтала быстрее вырасти, чтобы Исхард увидел во мне невесту, а не младшую сестру. Но сейчас думаю об обратном: если бы мы с рыжиком перестали взрослеть, то никогда бы не разлучались. Наивно, по-детски. Я и сама это осознаю, а потому не сразу решаюсь произнести.
— Мы больше не сможем играть вдвоем.
— Глупая ты, Ланка, — Крис треплет мне волосы на макушке. — Друзьями мы все равно останемся. Я, ты и Алик тоже. Да и письма с мыслесвязью никто не отменял, будет повод скорее научиться. В общем, захочешь поныть на несправедливую судьбу, строгих наставниц и тираншу-сестру, я всегда готов выслушать, — он запнулся, вспомнив слухи, ходившие об Академии, и поправился. — Ночью так точно.
Крис был, конечно, прав. Настоящую дружбу не разрушить ни годами, ни расстоянием. А в переменах нет ничего плохого. Каждому птенцу рано или поздно придется покинуть родное гнездо — теперь я понимаю, что Харатэль и так прятала меня от мира до последнего.
Крис был прав. Но в Благословенный Дол, уютную гавань моего детства, я так и не вернулась.
— …Ты меня обманула!
Мне снова четыре. Харатэль хмурит тонкие брови. Небось сердится, ведь на дворе глубокая ночь, и птенцу давно пора спать. Но я тоже сержусь.
— Ты обещала, что пойдешь со мной собирать букет из листьев!
Сестра садится на кровать, молчит. Сейчас, наверное, заругает, что довела няню до слез. Но Харатэль неожиданно извиняется.
— Прости. Сегодня было очень много дел.
Солнцеликой не подобает оправдываться. Но четырехлетняя девочка еще слишком мала, чтобы понимать, любое решение Альтэссы не подлежит сомнению и осуждению. Скрытая от мира в Благословенном Доле, она не догадывается, что идет война, и все помыслы Повелительницы Юга устремлены на поля сражений, где гибнет цвет драконов. Осиротевшей юной эссе катастрофически не хватает материнского тепла и внимания.
— Завтра обязательно пойдем! Сначала букет. Потом покатаемся на лодке. А еще…
— Малыш, я не могу играть с тобой, сколько ты хочешь, — возражает Харатэль. — У меня есть долг перед южным кланом.
— Долг, долг, — брезгливо катаю я на языке. У слова противный вкус, точно у брокколи, которым кормят взрослые, уверяя, что ты еще не понимаешь собственного блага. — После того как тебя выбрали Альтэссой, ты только и говоришь, что о долге и клане! Днем и ночью пропадаешь на своих советах! А на меня времени нет! Ты меня вообще не любишь!
— Глупости, — возражает Харатэль. — Я люблю тебя, хочу защитить, именно поэтому, как ты изволила выразиться, пропадаю на советах. Я делаю все…
— Нет. Не любишь! — перебиваю я.
— Глупости, — повторяет сестра и неожиданно обнимает, скованно, неловко, ломая какой-то внутренний барьер, точно она боится допустить меня близко.