— Не осталось ничего ценного, — он стянул перчатки и не глядя бросил на обеденный стол. — Тут стоял сундук. Там — ларец с кое-какими украшениями. Выбросили все мои вещи. Как будто меня никогда не было на свете. Не сюрприз, но…
Он стал кружить возле окна, что-то отыскивая под ногами. Наконец поднял половицу.
— Денег нет. Жюстен забрал их, больше никто про тайник не знал. Ограбить не могли, дом весь на виду, чужих не ходит. Ну ты и скотина, братец дорогой.
Мужчины постучали в окно: яма была готова. Когда оба скрылись за молодыми яблонями, Каспар равнодушно перерезал верёвку и подхватил на руки мать. Он вышел с её телом во двор и бросил в могилу, не озаботившись ни саваном, ни гробом. Своего отца ему пришлось тащить по полу и Клавдия в ужасе наблюдала за тем, как подпрыгивает, задевая пороги, голова мертвеца. Вслед за трупами Каспар сволок и скинул бельё, бывшее на постели. Достав лопату из кучи земли, он стал поспешно закапывать яму.
— Ты уверен, что правильно поступаешь? Может, стоило хоть священника позвать? Извини, это всё выглядит так, будто ты немного сошёл с ума.
Клавдия не знала, как следует разговаривать с человеком в таких случаях и произносила то, что приходило ей на ум. Получалось, как она думала, нелепо, но честно.
— К чему священник? Они с детства твердили мне, что я так и сделаю. Брошу их на дно ямы и просто зарою, если не выкину обоих в канаву на съедение псам, — налегая на черенок, Каспар дышал всё глубже. — Я не понимал, почему они думают так. Теперь понял: предупреждали. Что ж, каждому да будет по вере его. И если ты сочла меня здоровым душевно, то ошиблась.
— Прости, но так нельзя. Ты недоговариваешь. Я сейчас уйду, если ты не признаешься в том, что ты натворил. За что твои родители ненавидели тебя? За какой-то жуткий поступок? Лучше скажи сам, а то я выспрошу у мейстера. Ссориться совсем не кстати, но это уже слишком странно.
— Натворил? Во младенчестве? Ну-ну. Просто я был лишним. Я был ошибкой. Брат всё время требовал внимания, с ним было столько проблем… его просто нельзя было ни на секунду оставить или доверить какое-нибудь дело. Ничего не умел, не хотел, всё приходилось подносить ему на блюде, чтобы не сдох. Он подчинил себе всю семью, и мне не осталось в ней места. Мать он задёргал и сделал своей служанкой, отца обирал. Когда его бранили — изображал припадки. Умел найти подход: где-то польстит, где-то покажет себя хорошим мальчиком. А меня высмеивали дома за то, что я работаю за гроши. Он выпил из них всю кровь и бросил разлагаться здесь. Мной не похвастаешься перед соседями — вот и весь список моих грехов. Не веришь — и не надо. Уходи. Я наверняка сейчас сяду и буду до вечера пускать сопли. Хочешь меня таким видеть?
На сей раз Клавдия сдалась с лёгким сердцем.
— Нет плохого в скорби по родным. Уф, не удивительно, что твоя мама решила уйти на тот свет. Не оставаться же с таким сыном один на один. Этот Жюстен, верно, и руку на неё поднимал.
— Не знаю. Но часто бранил последними словами. Я так злился! Только появись мне тут, недоумок! Специально заряжу ружьё и под кроватью буду хранить.
— И всё же утрата тебя задевает. Ты их любил.
Взгляд Каспара чуть не сбил с ног, до того он был страшен.
— Меня задевает то, как всё кончилось. Без примирения. И ничего уже не вернуть. Больше они мне не помешают своими дурацкими поступками любить их.
Дома было холодно, и Каспар разжёг неуклюжую глиняную печку. Мгла быстро затягивала облачный и угрюмый день. Кто-то постучался в дверь, Клавдия решила спрятаться за штору, где обнаружили тела. Там теперь было пусто, бельё осталось на дне могилы, но запах смерти въелся в стены. Слабый, ледяной, какой-то животный и пугающий. «В маске он не чувствуется. Ох, как должны благоухать чумные дома!..»
— Здравствуйте, тётя Клара, — сказал подмастерье, и скрипнула входная дверь, распахиваясь шире.
— Ох, Каспар! Сразу двоих потерять! — закудахтала старуха. — Держись, милый мой мальчик. Ничего. Ничего… Вот тебе флорин, пригодится. Мы по делам побежим, зашли посочувствовать. Сто лет тебя не видела! Превратился в мужчину!
— Даже и не знаю, чем тебе помочь, — проговорила вторая женщина, помладше. — Я за них непременно помолюсь. У меня совсем дома пусто, сегодня испекла пирог из остатков еды. Вот кусочек. Может, помочь тебе потом прибраться?
— Здесь и так чисто. Спасибо, Франческа.
Позже явилась ещё одна особа. Клавдия слышала только её сдавленные рыдания и нервные смешки. Задумчиво глядя в полумрак перед собой, графиня думала: «Эти люди отдают то, чего им самим не хватает. Лейт со своим меценатством не лишал себя удовольствий и роскоши. У него было полно денег и он тратил их без сожалений. А у тех женщин ведь есть дети, но есть и долг перед соседями. Кусок пирога для этой Франчески точно не был лишним».
В чужом жилище, где случилось такое бедствие, было неловко находиться. Когда смолкли голоса, Клавдия выбралась из своего убежища и подошла к печи, тихо ступая по одной половице. Отблески огня умывали бледное лицо нового хозяина дома, сидевшего на полу. Стоило отвлечь его, направить мысли к будущему.
— Теперь у тебя есть собственный дом. Небольшой, но он твой. Как обустроишь? Не приходилось об этом мечтать?
— Хм. Гартунг обо мне слишком хорошо выразился, я не умею мечтать, — Каспар бросил в огонь щепку, которую крутил в пальцах. — Когда я хочу уйти в себя, ничего хорошего внутри не обнаруживаю. Там одни обломки. Пустота, гибель.
— Так пустота или обломки? Мне снился очень странный сон. Сейчас ты мне о нём напомнил. Ты ведь знаешь лаз снаружи в карантин? Где сад? Мне снилось, что мы танцуем с мертвецами, но я, ты и Тиль были живыми. Всё из-за той мелодии, наверно.
— Я-то завзятый мертвец. А что там делали вы двое?
— Можно сказать, со мной тоже случилась маленькая смерть. Даже не одна. А вот Тиль как будто совсем непуганый.
— Боюсь, если верить в вещие сны, он попал в переделку.
— Краммеры жили за пределами города. Парень, который убил Лейта, говорил, что поместье отдадут бунтарям для штаба. Как бы Тиль не познакомился с Жаном Грималем лично… Если бы хоть немного подождал, то остался бы цел. Судя по тому, что он не вернулся, всё плохо кончилось. Как ты думаешь?
— Твой расклад логичен.
— У меня от него на память только чашка и осталась.
— От него? Это как понимать? — сощурился Каспар. — Я тебе её подсунул.
Клавдия рассмеялась нервным хохотом, который так трудно остановить, если силы терпеть происходящее на исходе.
— Её сотворил дьявол, не иначе. Очень трогательно. Как я сразу не догадалась!
— Надо было его вообще убить тогда, — проворчал подмастерье. — Между прочим, тебе пора идти, скоро стемнеет.
— А я не могу остаться?
«…ведь, вроде бы, всё к близости и шло. Или нет?»
— Только если хочешь, — Каспар равнодушно пожал плечами. — Есть ещё одна кровать, вряд ли чистая, но вполне удобная.
— Я хочу спать на широкой.
— Эта, чур, моя.
— Всё правильно.
Обескураженная Клавдия убрала за ухо выбившуюся прядь и выпрямилась на стуле. Как она вышла на такой тонкий лёд в их беседе и с треском провалилась под воду?
Каспар удовлетворённо хмыкнул и оскалился.
— Видела бы ты своё лицо. Дорогого стоит! Я стал тебя обыгрывать в коварстве, не зевай.
— Прости, я уйду, если ты не в духе.
— Не в духе? — покосился он. — Не помню себя настолько в духе. Ни о чём другом не помышляю. Беды уже льются водопадом за шиворот, я устал тащить их на плечах. Слабый я человек, мадмуазель.
Каспар завалился на бок и остался лежать на нагретых половых досках. Движение было таким звериным и лишённым напускного, что Клавдия залюбовалась. «Забыть речь и бродить по лесам, перестать размышлять. Что-то есть в виршах этих философов-натуралистов. Много тысяч лет назад женщины вот так сидели у очагов, следя за огнём, а мужчины приходили к ним сломленными, израненными, в поисках заботы и утешения. Уж куда естественнее, чем портить о всякую деревенщину хлысты. И он считает, что вися на волоске от безумия, не нуждается в заботе», — графиня скинула разношенный башмак, самым краешком стопы коснулась плеча лежащего на полу. Каспар вскинулся и резко сел, словно некая мысль осенила его.