Дом за замшелым забором был совершенно безмолвен. Следов вокруг не было. Клеманс приложила ухо к косяку двери.
— Ничего не слышу. Не может живой человек вообще никаких звуков не издавать. Ой-ёй! — она прижала к лицу край фартука, вытирая слёзы.
— Неужели правда! Вот дурак молодой! Вся жизнь впереди была! — покачала головой Тома.
Рука Клавдии замерла, не смея дёрнуть металлическую скобу. Там, за ней, гнездились страхи. С каждой секундой их становилось больше. Вскоре их стало так много, что дверь не выдержала и распахнулась, выпустив Каспара, которому явно испортили попытку проспаться.
— Что за… вы чего здесь шепчетесь? — он убрал волосы от лица и замер, увидев Клавдию.
— Я думала, ты мёртв! — схватилась она за сердце.
— Понятное дело… но ты! Он тебя отпустил?! Издевался, пытал? Ты цела?
Каспар обеспокоенно оглядел графиню.
— Со мной всё в полном порядке. Я сама ушла. Дверь была открыта. Грималь просто исчез.
— Не исчез, а его убили в столице. Как же ты можешь не знать? Полметра стального штыка прямо в сердце. Земля ему пухом! — затрещала Клеманс. — Болтают, это была месть. Он же прихлопнул ту девку, которая всё одевалась мужиком и подстрекала батраков жечь дома. Говорят, она недавно тоже заявилась у нас на пороге, кого-то искала из наших, ребята всё судачили о том, какая она милашка…
— Жюли могла искать только меня, — догадалась Клавдия. — Чертовка, выследила! А ведь я лишь раз за это время была в городе! Меня видели на площади, даже окликнули.
Клеманс невозмутимо продолжила:
— Так вот, приспешники её…
Клавдия не слышала, что было сказано дальше. Её конюха убили. Не искал ли он сам смерти? Жан Грималь выбрал не свой путь, а тот, на который его вывела боль. Поворачивать назад было поздно. Идти вперёд — бессовестно. Он бы неминуемо подавился кровью, не умея держаться на плаву среди сильных мира сего.
***
Молодой мужчина был обречён на смерть. Все его жилы набрякли, пальцы на руках начали темнеть. За доктором послали слишком поздно.
— Не может быть! — причитал он, катаясь по влажной от испарины простыне. — За что, господи?! Не может быть так, чтобы совсем не существовало лекарства! Мне сказали, вы лучший! Помогите мне!
— Вас не обманули. Сделаю всё возможное, — смиренно отозвался Гартунг, — только постарайтесь успокоиться.
Он открыл саквояж и стал раскладывать инструменты.
— Я отдам вам всё, что есть, все деньги, умоляю… Я певчий, нам платят не так много… Я только начал жить!.. Вот, на столике.
— Всегда есть надежда. Нужно записать вас в бумагах. Как ваша фамилия?
Гартунг прицелился кончиком пера в обходной лист.
— Янсен.
Из-за промедления чернила капнули на бумагу, но это доктора не смутило. Он лишь оглядел стопки монет и задумчиво пропел:
— М-м-м. За такую сумму я займусь вашим лечением. Со всем усердием займусь.
— Умоляю!
— Предлагаю начать прямо сейчас. Я буду применять методы, испытанные веками. Хорошо, что у вас есть жаровня. Она-то мне и нужна. Буду исцелять вас теми же приёмами, что применяли к вашему брату, дорогой Жюстен. Вопреки им он остался жив.
Доктор подтащил жаровню с углями к кровати Жюстена. Тот покосился испуганно.
Длинные пальцы Гартунга затанцевали над орудиями пыток, неспешно выбирая, с чего бы начать. Ланцеты всех мастей выстроились в ряд.
— Вы знаете Каспара? — опешил больной.
— Представьте себе, это мой друг! Он стал выдающимся врачом. Не то, что ты, несчастная гнида, бесполезный кусок падали, который я сейчас…
Жюстен завопил:
— Помогите!
На зов явились только помощники Гартунга.
— Держите его, — велел чумной король. — Вы же видите, человек в агонии, утратил рассудок!
— Нет, нет, нет!
— Поздно! — погрузил Гартунг в угли штырь с круглой лопаткой для прижиганий на конце. — За лечение уже уплачено!
***
— Вы так откровенны! — изумилась красавица Жюльетта, когда рассказ закончился и повисла тишина.
Медноволосый денди, развалившийся на диване, пожал плечами. Он разглядывал девицу, не поворачивая головы. «До чего она мила! Определённо, никому не уступлю. Платье прошлого сезона — скромница. На шее ещё нет складок, но овал лица изменился, ей двадцать три или двадцать пять лет. Не замужем, что странно» — увлечённо соображал Алекси.
— Вы спрашивали меня о моей двойной фамилии. И вот, я испортил вам вечер своим непомерно длинным монологом. В следующий раз будете более осмотрительны. Мадам Блум даже не насладилась вязанием своего шарфа.
— Да какой шарф! — воскликнула пожилая женщина. — Ведь, как оказалось, перед нами представитель столь интересной династии! Получается, фамилию доктора Гартунга вы взяли из уважения.
— Кхм. Не совсем. Видите ли, когда моя драгоценная маменька поняла, что носит меня под сердцем, доподлинно не было известно, кто отец.
— Но, — вспыхнула прекрасная Жюльетта, — если я правильно поняла, мадам Раймус вышла замуж за господина Янсена.
Слушатели стали коситься на девушку, посмеиваясь. Рассказчик переменил позу, точно копируя скованность собеседницы, и заговорил с ней без иронии:
— Да-да! Однако нрав, природа и прочее диктуют слабовольному человеческому телу… всякое, — снисходительно улыбнулся Алекси Янсен-Гартунг, — и последствия «всякого» я в последние годы старательно учился в университете лечить, извлекать и предотвращать. Надеюсь, пирушкой по случаю его окончания вы довольны.
— Прекрасно проводим время! — поправил очки профессор. — Позвольте спросить, получил ли образование ваш батюшка?
— Он получил наилучшее для медика образование. Вся его учёба состоялась в прозекторской и у постелей пациентов, — чуть высокомерно проговорил денди. — Так вот, несмотря на то, что ворон Мефисто периодически хихикал голосом моей матушки, уже лет через пять стало ясно, что я вылитый Янсен, но убедите-ка в том моего названого дядю Амадея! О-о-о, он мечтал иметь сына всю свою жизнь.
— Как же тяжело, верно, было родителям растить вас в тех условиях! — сокрушалась мадам Блум.
— Мейстер Лехнер, мир его праху, орал на весь Аломьон, когда узнал обо всём. Но остыв, он убедил маменьку родить меня на свет живым, ибо это был её последний шанс иметь малыша. После несостоявшейся казни она обзавелась проблемами с сердцем. Да и батюшка после чумы не стал здоровее. Как вы понимаете, я появился на свет незаконнорожденным. Догадываетесь, какой была моя первая фамилия?
— Грималь! — изумлённо произнесла Жюльетта.
— Верно. Сын вдовы Грималь. Даром, что ни капли его крови во мне нет. Ох, здесь несколько душно! Если меня хватится наша восхитительная хозяйка салона, скажите ей — я вышел подышать.
Алекси проворно выскользнул на улицу, к балюстраде. Он встал так, чтобы из прозрачных дверей его видели. Пусть посудачат без него, переварят сказанное, отполируют спину взглядами, тогда произведённый в обществе эффект правильно созреет. Вскоре робкие шаги Жюльетты сладкой музыкой разлились за его спиной.
— Вас кто-то очень любит, — задумчиво проговорила девушка, положив руки на перила. — Мне кажется, по человеку всегда видно такое. Любимые люди иначе держатся. Они смелые. Невозмутимые.
Предвкушая занимательные беседы и не только беседы, Алекси мечтательно уставился на звёзды, дрожавшие в ясном небе.
— Мама обожает меня. Так баловала, что пришлось сбежать учиться. Но когда говорят, что я весь в мать, принимаю вместо комплимента. Какая она неповторимая персона! Вы ведь догадались, что я умолчал о многом в своём рассказе? О сугубо частном. Если желаете…
Девушка тяжело закашлялась, стерев мягкую улыбку с лица молодого денди. Когда она раздышалась, не успела скрыть капли крови на платке и смущённо прощебетала:
— Нынче воздух особенно сухой!
«А чахотка нынче особенно заразная!» — подумал Алекси и, извинившись, дезертировал назад в салон. У него-то вечер, определённо, пострадал.