— Помириться вам надо! Вот что! — выпалила Дашка.
Майор промолчал.
— Нет, пап, ну что вы в самом деле? Подулись друг на друга — и хватит.
Попала в точку, подумал про себя Губарев. Вопрос только в том, кто признает себя неправым и первым протянет руку… А это не так просто, как кажется со стороны. Тут говорят и гордость, и амбиции, и обиды, и много чего другого, что обычно бывает намешано в семейном котле за долгие годы супружества.
— Ты мала еще, чтобы судить родителей.
— Мала! Ха! Мне, между прочим, скоро шестнадцать стукнет. — Дашка встала напротив него, уперев руки в боки. Взъерошенная, сердитая. До боли похожая на него. Маленькой она напоминала Наташку. Но с годами в ней стало больше проявляться отцовского. Характер, решительность, взгляд темных глаз…
— Ладно, не кипятись. Не забегай вперед!
— Я не кипячусь. Между прочим, пока ты раскачиваешься, мама может выйти за другого.
— Это ты о чем?
— А о том! — ехидно сказала Дашка. — У нее на работе новый воздыхатель появился. Звонит чуть ли не каждый день, в театр приглашает.
— Ну и что!
— Ну и то! Сам понимаешь, не маленький!
— Разберемся! — вступать в полемику с дочерью Губареву не хотелось. — Ты лучше расскажи, как у тебя учеба складывается!
— Это неинтересно, — сразу стушевалась Дашка.
— Понятно! Двоек нахватала?
— Когда это у меня двойки были, — возмутилась дочь. — Ты о чем?
— Тогда троек!
— Всего одна. По геометрии. Не дается она мне.
— У меня с ней тоже нелады в школе были, — признался майор.
— Вот видишь! — обрадовалась Дашка. — Это у меня наследственное.
— Это лень твоя и неусидчивость. Наследственность тут ни при чем.
— Очень даже при чем. Сам говоришь, что я похожа на тебя. Вот и геометрия у меня из-за тебя не ладится.
— Не надо, не надо на меня все сваливать…
Но Дашка по-женски дипломатично перевела тему разговора.
— Чай можно у тебя попить?
— Конечно, можно. Пойдем на кухню.
Увидев Дашку, соседка по коммуналке, Марья Васильевна, окинула ее ехидным взглядом с головы до ног. Потом перевела взгляд на майора и осуждающе покачала головой.
— Это моя дочь, — пояснил Губарев.
Но во взгляде соседки явно читалось: «ты мне не заливай» и «кому сказки рассказываешь». Губарев почувствовал себя Гумбертом Гумбертом, соблазняющим малолетнюю Лолиту. Дашка мгновенно все усекла.
— Это она про нас? Ну, пап, я бы в кавалеры помоложе кого-нибудь выбрала, — сказала она громко, в расчете на Марью Васильевну. Но та уже скрылась в своей комнате.
— Она у тебя всегда такая?
— Почти.
— Как зовут твою мымру?
— Не знаю.
— Как так?
— А так. Вначале она представилась Марьей Васильевной, а с некоторых пор поправляет меня и называет себя Марьей Степановной. Склероз. Рассеянный. — И Губарев выразительно постучал пальцем по виску.
— Да, тебе не позавидуешь!
— А ты думала, что у меня жизнь — сахар? Но Дашка ничего не ответила.
— Чай в комнате попьем. Я конфеты принесла. А то твой Белый Клобук выползет из своей норы и весь аппетит испортит.
— Какой клобук?
— Помнишь в книге про Маугли главу, когда он попал в заброшенный город. Там сокровища раджей стерегла старая кобра. Которая уже вся высохла и все время шипела. Вот и у тебя соседка такая же.
— Я ее не выбирал.
— Соседей, как и родителей, не выбирают, совершенно точно, — весело сказала Дашка.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего, просто так ляпнула.
— Думай, что говоришь, а то я и обидеться могу.
— Не-а, — затрясла головой Дашка. — Ты у нас не обидчивый.
— А какой?
— Мягкий и плюшевый. Как медвежонок.
Губарев поднял вверх руки и, шутливо раскачиваясь, стал подступать к ней, изображая вставшего на дыбы медведя.
— Я страшный и свирепый медведь, выползший из берлоги. Если ты меня сейчас не напоишь чаем с конфетами, я тебя съем. — И кинулся к Дашке, хватая ее в объятья.
— Ой, пап, пусти, задушишь, — захохотала она. — Напою, напою. С ложечки и конфетку в рот суну.
Когда чай был выпит, а полкоробки конфет съедено на одном дыхании, дочь пересела к нему на диван и задумчиво сказала:
— Надо как-то облагородить твою халупу.
— Облагораживай!
— Постой! Я сейчас соображу. У меня журнал «Все звезды» есть.
— И что из этого?
— Сейчас увидишь!
Дашка достала из своей ярко-красной сумки журнал и, перелистав его, ткнула куда-то пальцем.
— Вот, смотри. Как раз подойдет!
— Куда подойдет?
— На стенку. Вместо картины. Постер. Губарев промолчал.
— Кнопки есть? — поинтересовалась дочь.
— Где-то были.
— Ищи.
Один рекламный портрет Дашка приколола над диваном, другой — над столом. Отойдя, она удовлетворенно прищелкнула пальцами.
— Теперь то, что надо!
— Ничего, — пробормотал Губарев. — Сойдет. На одной стене висел длинноволосый патлатый юнец в средневековом одеянии и с колчаном стрел за плечами. На другой — мрачный худощавый мужчина во всем черном. Взгляд карих глаз буквально пронзал Губарева. Тот, кто в черном, был смутно знаком и напоминал какого-то криминального авторитета.
— Ор-лан-до Блум. Киа-ну Ривз, — по слогам прочитал Губарев. — Кто такие? Можно познакомиться?
— Ну ты, пап, совсем темным стал. Это же знаменитые киногерои!
— Я работаю, как вол. Мне своих героев хватает. Преступников и бандитов.
— Просвещаться все равно надо. Это, — показала дочь на патлатого юнца, — Леголас. Эльф из знаменитого фильма «Властелин колец». Играет его Орландо Блум. А это — Киану Ривз. Из «Матрицы».
— А… вспомнил. Отрывки из «Матрицы» я смотрел.
— Где же? — с легкой ехидцей спросила Дашка. — Можно поинтересоваться: в каком доме?