Она лежала на месте, где были мои девочки… мои… Я услышала скрип двери и отпрянула назад. Мелькнуло что-то белое. Белая фигура. Руки. Они взяли мою девочку. Я хотела кричать, но не могла. — Мать приложила руку к горлу, где раздавалось яростное клокотанье — Мне было плохо… в туалете вырвало. — Речь матери была бессвязной. Но я старалась выхватить из ее рассказа суть. Главное. — Я пошла обратно. И тут я успокоилась, я поняла, что мне померещилось. Мои девочки лежали рядом. Как всегда. А у Натальи лежала одна девочка. Одна… второй уже не было. Не было… — Мать раскачивалась из стороны в сторону, обхватив себя руками. Как будто бы ее знобило. — А наутро стало ясно, что одна девочка умерла. Наташина. Я думала, что она сойдет с ума. Она ни слова не сказала, только как окаменела. Мне даже неловко было. У меня обе живые. А у нее — одна мертва. А перед выпиской она сказала, что хочет подарить мне зеркало.
Я вздрогнула точно от удара. Зеркало! Вот откуда в нашей квартире появилось старинное зеркало.
— Наталья сказала, что это — старинное зеркало. Оно переходило из рода в род. В него нельзя было смотреть во время беременности. Не положено. А она нарушила запрет. Думала, что обойдется. А после этого она не могла больше видеть зеркало. Захотела избавиться от него. Отдать мне. Я не соглашалась. Дорогой подарок. Но она настояла. «Вам оно еще пригодится, а мне уже — нет», — сказала Наташа. Я не хотела принимать этот подарок. Но она настояла. Настояла…
Мать повторяла слова, по-прежнему раскачиваясь. Она прикрыла глаза. Ее движения замедлились.
Я уменьшила громкость магнитофона. Мое лицо горело от волнения. Я прикоснулась к тайне, которую так долго и тщательно скрывали. Во всем этом еще предстояло разобраться. Значит, у Натальи Родионовны были две девочки. И одна из них умерла…
Мать постепенно приходила в себя. Ее взгляд становился все более и более осмысленным, она почти перестала раскачиваться. Я выключила магнитофон и убрала его под стол. Наконец мать остановила на мне свой взгляд.
— Ты меня звала?
— Нет. Мы уже все сделали.
— Что все?
— Подвинули стол.
— Да?
— Спасибо, мамочка. — Я наклонилась к ней и чмокнула в щеку.
Не сказав ни слова, она вышла из комнаты. Я посмотрела на часы. Восемь часов вечера. Звонить Губареву уже поздно. Перенесу звонок на утро.
Губарев предложил мне снова подъехать к Марине Никандровне и все рассказать ей.
— Хорошо, — согласилась я. — Только после работы. Часиков в семь.
— Договорились.
Марина Никандровна сразу предупредила нас, что у нее мало времени. Ее мать попала в больницу с переломом ноги, и ей надо было еще успеть к ней.
— Мы надолго не задержимся, — сказал Губарев. — Постараемся быть краткими и точными.
Я рассказала Марине Никандровне то, что узнала от матери. Та слушала внимательно, слегка нахмурившись.
— Я так и думала, что ваша мать испытала в роддоме потрясение. И моя догадка подтвердилась. Она увидела, как подменяли младенцев.
— Подменяли? — воскликнула я, приподнимаясь со стула, на котором сидела.
— Конечно! Судите сами. Сначала она видит, как на месте ее девочек лежит другой ребенок. Один. А потом… Она видит, что ее девочки снова лежат на своем месте. Вы рассказывали, что ваша сестра очень похожа на дочь Викентьева. Значит?..
— Что? — спросила я внезапно севшим голосом.
— Значит, одно из двух. Либо это — дети Натальи Родионовны, либо — вашей матери. Но то, что вы с сестрой неродные, — очевидно.
Эта мысль приходила мне в голову и раньше, но почему от нее так тошно и горько?
— Да… — растерянно пробормотала я. У меня стрельнуло в висках. — Неродные. Но как узнать, чьи мы дети? Кто из нас родился у Натальи Родионовны, а кто — у моей матери.
Марина Никандровна пожала плечами.
— Может быть, это знают работники роддома.
— А подменяли намеренно? — задал вопрос Губарев.
— Если исходить из рассказа матери Авроры, да. Намеренно. Белая фигура. Руки, которые брали младенца.
— Но зачем? — прошептала я. — Зачем?
— Это нам и предстоит выяснить, — сказал Губарев. — И незамедлительно.
Выйдя из института Сербского на улицу, я внезапно почувствовала головокружение. И пошатнулась. Майор поддержал меня.
— Э, да вы совсем бледная. Как полотно. Может, вызвать такси и вас отвезут домой?
— Не надо. Лучше доведите до ближайшей лавочки. Я посижу, отдышусь и поеду домой. Переутомилась на работе.
— Ну смотрите, вам виднее. Может, все-таки помочь?
— Нет, спасибо.
Мы перешли дорогу, и в первом попавшемся дворике Губарев усадил меня на скамейку.
— Я скоро приду в себя.
— Давайте я принесу вам воды. Не возражайте. Через пять минут Губарев вырос предо мной с бутылкой минеральной воды.
— Вот. Выпейте, будет легче.
— Спасибо.
Мы распрощались. Я пила воду жадными глотками, но во рту все равно был привкус горечи. От того, что я узнала. Ника — мне не сестра. Я не могла еще осознать этого факта. Все это казалось мне чудовищной ошибкой, недоразумением, которое легко исправить. Я заварила эту кашу, ввязалась в расследование. Для чего? Зачем? Мной двигало простое любопытство. Я узнала правду? Или часть ее? Но этого достаточно, чтобы понять старую и проверенную истину: «не будите спящую собаку». Я выпустила на свободу демонов, и теперь мне предстояло пожинать плоды своего легкомысленного поступка. Мы с Никой чужие друг другу. Чужие! Я чувствовала себя предательницей и убийцей. Я словно предавала наше детство, прогулки — ладошка в ладошке, мороженое на двоих, Бабульку, секретничанье под большим клетчатым пледом… Я отрекалась от какой-то части самой себя. И это было просто невыносимым.
Я склонила голову и уткнулась лицом в ладони: что же я наделала?! Зачем я стала раскапывать прошлое? Зачем? Ника, Ника…
Зазвонил мобильный. Это был Руслан.