«Раздавит!» - было моей первой мыслью, но барин, словно услышав, скатился с меня, и тут же прижал к себе, целуя в макушку.
«Ну, вот и всё, девство отдала, можно уходить», - вторая мысль, и даже непонятно, облегчение в ней было или разочарование. Потому что то, что я почувствовала в конце, было... было... это было так невероятно, так приятно, так чудесно, что хотелось плакать.
«Варька, почему ты меня обманула?» - вынырнула следующая мысль. Да, поначалу было больно, очень больно, но потом, то, невероятное...
- Лукерьюшка, чудо моё маленькое, - зашептал барин, прерывая мои мысли. - Какая же ты чувственная, отзывчивая, искренняя. Откуда ж ты взялась такая, солнышко моё?
- Из Малой Ольховки, - честно ответила я.
- Из Малой Ольховки, - повторил барин, тихо рассмеявшись мне в волосы. - Да, в Малой Ольховке я уж точно не искал. Знал бы, что там меня ждёт такое вот маленькое чудо, я бы раньше... Ну, это теперь уже не важно, я тебя нашёл, остальное - ерунда.
Я мало что поняла из его слов, но почему-то стало так приятно. Похоже, то, что я такая мелкая и тощая, барину как раз нравится, иначе, почему он говорит «маленькая» с таким восхищением и нежностью? То, что всю жизнь было моим самым главным недостатком, для него оказалось чем-то, что делало меня почти красавицей. Может, у них, у бар, всё иначе, может, родись я в барской семье, не считалась бы чуть ли не уродиной? Но это уже неважно, я дочь Селивана Телушкина из деревни Малая Ольховка, а значит, всегда буду дохлятиной и самым мелким поросёнком в помёте.
И никогда не быть мне ничьей женой, никогда глаза мои не загорятся восторгом, как у Варьки, когда она говорит о своём Антипке, не буду я вынашивать дитя, ворча, что тяжко, и спина болит, а сама украдкой гладить живот, нежно улыбаясь. Останется у меня только эта ночь. Хотя бы не помру старой девой, так и не узнав, каково это - быть с мужиком, не догадываясь, каким это может быть удовольствием. Спасибо Лушке, теперь я это знаю.
Вздохнув, попыталась встать, но была лишь крепче притиснута к груди барина.
- Куда ты, душа моя?
- Домой.
- Нет-нет, я не могу тебя отпустить. Только не теперь, когда, наконец-то, нашёл. Если бы это не был твой первый раз, я бы не остановился до самого утра, я просто не могу оторваться от тебя, чудо моё маленькое. Но у тебя, наверное, всё болит сейчас, да?
- Болит, - кивнула я в растерянности.
Ещё раз? Раньше такого никогда не было, все сразу уходили. Хотя... с чего я взяла, что все? Да, шептались бабы молодые, только много ли им веры? Вон, даже Варька набрехала про барина - и старый-то он, и немощный.
Ну, старый - это да, это всем известно, тут не сбрехала, но... пусть старый, но не старик! Вон, какой сильный, крепкий, неутомимый. И ласковый какой, заботливый. Всё же хорошо, что глаза закрыла, вполне сейчас могу представлять, что рядом со мной не старик вовсе, а мужик молодой да пригожий. И запах не старый совсем. Я, конечно, не то чтобы много стариков нюхала, только дедуньку, пока жив был, обнимала. Он мягонький такой был, и пах табаком и... не знаю, старичком он пах. А от барина приятно пахнет, но баре, они ж другие, даже пахнут по-другому. И ещё у дедуньки борода была, а у барина - нет, только усы щекотные. И этими усами он как раз снова защекотал меня, шепча в ухо.
- Поспи, Лукерьюшка, утро вечера мудренее. К утру пройдёт все у тебя, вот тогда и повторим. Да и у меня день нелёгкий был, - широкий зевок, - но оно того стоило. Как же я рад, что всё-таки нашёл тебя. А вот это лишнее.
И он одним ловким движением избавил меня от рубашки. И хорошо, а то руками пошевелить почти не могла. А теперь они вдруг сами потянулись, обняли барина. Хоть немного рядом полежать. Спать нельзя, нужно домой, дядя Епифан ждёт. Вот только чуть-чуть полежу, пока барин покрепче не уснёт, и уйду.