Отогнала странную мысль. Нет, глупости. Ян добрый, честный, внимательный. Мы любим друг друга и вместе сможем преодолеть все невзгоды – и большие, и маленькие.
Глава 9. Лидия
Рудницкий-старший больше не позволял себе ничего лишнего. Я для него стала просто прислугой, и это радовало.
Поставила систему, посидела рядом с пациентом. Павел Игоревич задал несколько вопросов о побочном действии лекарств. Насколько это вредно, возможна ли аллергия? Рассказала, успокоила. Не будет от витаминов побочных эффектов. Не в его случае. И аллергии не будет.
- Надеюсь, это правда, - бывший депутат поудобнее устроился на постели и закрыл глаза. – Не люблю, когда мне врут.
До окончания процедуры оставалось минут пять, когда в комнату без стука вошел Дмитрий.
- Рад видеть вас, - очаровательно улыбнулся он. – У вас есть это симпатичная штучка, что врачи вешают на шею и потом слушают ею пациента? Дышите-не дышите, покашляйте и прочее?
- Стетоскоп? Есть конечно.
- Отлично. Когда закончите с моим отцом, послушайте меня.
- Она обслуживает меня, - Рудницкий-старший открыл глаза. – Не мешай делать процедуры.
- Я тоже могу стать вашим пациентом, - заметил Дмитрий. – У меня что-то давит сердце.
- По бабам надо меньше шляться, - пробубнил его отец.
- Так возраст позволяет, - парировал Дмитрий.
- Заплати, и она вся твоя, - небрежно кивнул в мою сторону Павел Игоревич.
Опять началось! Я резко поднялась.
- Чего вскочили? – расхохотался Рудницкий-старший. – Пусть заплатит за услуги врача и можете его слушать и осматривать. И пусть заплатит через кассу, все как положено. А вы о чем подумали?
Я почувствовала, как предательски краснеют мои щеки и шея.
Дмитрий тоже расплылся в улыбке.
- Да ладно, отец. Один раз можно и без кассы. А то вдруг у меня инфаркт? Так послушаете или позволите умереть в расцвете лет? – обратился он ко мне. – Тогда моя смерть будет на вашей совести.
Он шутил, а я не знала, как вести себя.
- Да послушайте вы его, разрешаю, - милостиво махнул рукой Павел Игоревич.
- Хорошо, как закончится процедура схожу за стетоскопом.
- Не в моей спальне, - заметил пациент. – У него есть своя комната.
Идти туда я не собиралась. И Дмитрий это понял. Он снова улыбнулся мне.
- Гостиная подойдет?
- Да, - я выдернула иглу, смазала ранку на руке Павла Игоревича спиртом.
Слушать Дмитрия мне совсем не хотелось. Но подобных пациентов надо ублажать.
Сходила за стетоскопом. Дмитрий сидел на диване у окна и медленно расстегивал рубашку. Его длинные аристократические пальцы касались пуговок безумно эротично. Это напомнило мне мужской стриптиз. Я поспешно отвела взгляд.
Дмитрий поднялся с дивана и сбросил рубашку.
- Давно болит сердце? – спросила я.
- Три дня. Давит и сильные перебои.
Я прижала серебристую мембрану стетоскопа к его груди. Рельефные мышцы как камень, атлетическая фигура, широкие плечи, сильные руки. Почему я думаю об этом, почему волнуюсь, прикасаясь к прохладной загорелой коже? Он всего лишь пациент.
Сердец Дмитрия билось гулко, неровно. Но шумов я не услышала.
- Повернитесь спиной, - попросила его.
Спину пересекало несколько шрамов. Они давно зарубцевались. Никогда прежде не видела таких. Словно рубанули чем-то узким. Не саблей же? Провела рукой по одному из них.
- Не беспокоят? Можно убрать. Будет почти не заметно.
От чего они образовались? Спортивная травма? Или результат автокатастрофы? Нет, не похоже.
- Не стоит. Мой дорогой папа много лет назад оставил эти метки. Я храню их на память о его трепетной любви ко мне. Это следы от каминной кочерги.
Невольно вздрогнула. От кочерги? Это страшно. И очень больно. Безумно больно. За что отец так поступил со своим сыном? Что такого ужасного мог совершить Дмитрий?
- Вы испуганы? У вас вздрогнули пальцы. Я почувствовал это.
- Немного, - призналась я. – Жестокость всегда пугает.
- Отец до сих пор уверен, что был прав.
Я снова взялась за стетоскоп. Теперь сердце Дмитрия стучало как бешеное.
- Можете одеваться. Простите, мне не следовало говорить об этом.
- Ну почему же, - Дмитрий накинул на себя рубашку. Он смотрел задумчиво и отрешенно. – Мне было четырнадцать. Отец поднял руку на маму. Я пытался ее защитить. И у меня получилось, - он словно очнулся и улыбнулся мне. – С тех пор отец ни ее, ни меня не трогал.