Пустая кобура на коленях. В крепкой ладони — «браунинг».
Не за рукоять взят, за ствол.
— Скажу честно, хотел застрелиться. Потом думаю: нет! Мы, Чисоевы, крепкие орешки. Разберусь! И тут прилетел волшебник в голубом вертолёте. Дела в гору пошли, кубарём к счастью несёт. Письмо получил. Дочка, понимаешь! Одних забрали, других даём. Кто даёт, а? Сумеешь ответить, брат? А вы, учитель?
Молчите, после скажете…
Крик птицы. Чёрный силуэт в небе, острые крылья, беззвучный полёт. Влево, вправо, вверх, в зенит. Вспугнули? Или сама врага ищет?
— Сорвался, да. Нервы? У дамочек нервы, у мэра нервы. Чем я хуже? Опять же, коньяк, будь он неладен… Перемкнуло! Логика винтом завилась. Может такое быть, как со мной? Не может, а есть! Скрутило меня, вывернуло… Молчи, Шамиль! Не говори ничего! Не мог я к тебе поехать. Боялся своей бедой заразить. Понял — с ума схожу, без возврата. Взял пистолет… Эх, Александр Петрович! Сильная у вас рука, но, знаете, у меня сильнее. Не надо «браунинг» хватать. Если я дважды не застрелился… Хорошо, выну патроны. Вот, вынул уже…
С небес, с тех краёв, куда умчалась чёрная птица, трое мужчин казались мелкой точкой посреди жёлто-зелёного простора. С первого взгляда и не заметишь, а заметишь — не разглядишь, не услышишь. Тихо звучит усталый, охрипший голос с еле различимым южным акцентом:
— Вот патроны. Смотри, брат! Не стреляться я хотел — ей, Костлявой, в глаза взглянуть. Чтобы на самом краю силы найти, в разум вернуться. Повернул стволом к себе, вот так повернул. Поглядел — увидел. Не было там смерти. Он был, живой. На меня смотрел и смеялся. Ты, смеялся, весь мой. На ниточках ходишь, на ниточках пляшешь. А умрёшь — совсем мой будешь. Хочу — сварю, хочу — изжарю. Ах, как Он смеялся! Не понял, брат? И вы не поняли, учитель? Почему?! Я же всё объяснил! Нет? Тогда добавлю: не мой Он, чужой! Уйду от Него, не сегодня уйду, так завтра!
15:01
…за год уже третьего истукана…
Чисоев-старший спрятал мобильник, взглянул с вопросом. Александр Петрович развёл руками:
— Тут я не советчик. Но предпочитаю верить специалисту.
Шамиль кивнул:
— Лившиц — чудодей. Если говорит, что Виктория полёт выдержит, значит, будем отправлять. Через час самолёт, я распорядился.
Бывший классный руководитель на миг задумался:
— Но… Там же согласие мужа требуется!
— Хе! — Шамиль усмехнулся. — Ещё вчера оформил. У нас с Артуром подписи всего на одну букву различаются. Взял грех на душу. Если бы так все проблемы решить! Погорячился я насчёт психики, Сан Петрович! Кто же его знал, что у меня не брат, а сплошная психика? В кого пошёл, балбес?
Что ответишь? Объясняться Артур не стал. Задал загадку — и к валуну удрал, экскаватор будить. Тот и рад, взревел, ковшом взмахнул…
— Если что, буду его ломать, — подвёл итог Чисоев-старший. — Не хочу, чтобы другой пулю получил. Он, Сан Петрович, хитрый, не все патроны вынул. Проморгали, да? Семь патронов у «браунинга», а на ладони три штуки лежало. Оставшихся и на нас хватило бы, и на художника. Зря я вас сюда притащил…
— Не зря! Ты, Чисоев, не паникуй. Ясно?
Шамиль осёкся, поджал губы:
— Ясно…
— Не помешаю? Или у вас тут секреты?
Валентин Иванович, на помине лёгок, обозначил своё присутствие запахом скверного табака. Плюхнулся на лавочку, закусил зубами новую «Приму»:
— Оконтурил, можно резать. Жаль, заказчик торопит. У вашего брата. Шамиль Рустамович, гости намечаются? Он здесь целый луна-парк затеял…
Ответа художник не дождался, но ничуть не был смущён.
— А вообще-то, дожил. Только что сдал заказ — мебель под Четырнадцатого Луя. Чтобы, значит, не хуже, чем в Версале. Вы бы видели этого заказчика! Его бы даже на версальской конюшне пороть отказались… Или вдоль рожи бы высекли, по ошибке. Идол ещё ладно, отвлекусь…
— Простите? — Александр Петрович моргнул. — Идол?!
— Бревно видели? Как наш псих вещал? «Наполнылася зэмля його идоламы…» Между прочим. Коля угадал. Я этой мерзости не батька и не заводчик, но за год уже третьего истукана ваяю. Странная, признаться, мода у наших богатеев.