Стук в двери – я стремительно набросила парео на плечи и сказала:
– Войдите.
Вошел… отец. Рывком так. Ему про мое показательное выступление с ножкой доложили?! Мало того, что нарики, так еще и стукачи.
– Дочь!
И для чего это было сказано?
– Это самое длинное из моих нарядов, – смиренно изображая почтение, сказала я.
Отче промолчал, изучая взглядом все, что не скрывало парео. А оно непрозрачное.
– Хорошо!
На этом общение завершилось. Меня оставили одну. И почти сразу раздался стук в двери.
Грациозно сняла парео, подтянула юбку так, чтобы была видна полоска кожи над резинкой чулок, словно я тут себя в зеркало разглядываю, и ответила:
– Войдите.
Вошли четверо. Застыли на пороге. Взгляды на меня, на ноги, на меня…
– Ма-а-альчики, – проворковала я, – вы за вещами?
Воины развернулись и оставили меня одну.
Стремительно меняю диспозицию, опуская юбку, набрасываю парео на голову, на манер платка, скромно присаживаюсь на краешке постели и жду. Отче заявился секунд через тридцать. Влетел весь разъяренный и, сурово сдвинув брови, уставился на меня.
– Папа? – невинно вопрошаю.
– Идешь со мной! – рявкнул отец.
– Хорошо. – Да я вообще сама покорность.
Но идти не вышло, пришлось бежать. Тот факт, что на каблуках мне бежать неудобно, никого не смущал. Да еще и юбку придерживать нужно было одной рукой, а парео – другой. Через пару тысяч шагов, когда я уже задыхалась и ковыляла, отец снизошел до беседы:
– Мы приземлились на площади. Твоего появления ждут. Когда выйдем из корабля, нас будут приветствовать тысячи тар-эн. Веди себя достойно!
– Да… хассар. – Я с трудом приводила дыхание в норму.
Он остановился, резко развернулся ко мне и ледяным тоном произнес:
– Я твой отец.
Вырвав ладонь из его руки, выпрямилась, взглянула в его черные глаза и ответила:
– Я знаю, хассар.
Мне казалось, что он меня ударит сейчас. Даже рука дернулась, но боли я не боюсь, а ничего серьезного он мне в любом случае не сделает.
– Я. Твой. Отец! – медленно, разделяя слова, произнес папандр.
Нарываться дальше или не стоит? Отца я боялась, если честно. Возможно, не будь той яростной схватки в нашей квартире, я бы вела себя более нагло, но…
– Я знаю, – повторила без обращения.
Отец стоял и продолжал пристально смотреть на меня. Очень пристально. Я же сжала край парео, чтобы до срока не показать все достоинства моего наряда. Хассар Айгора склонил голову, сделал шаг ко мне – я отшатнулась в то же мгновение, и папандр засек мой страх. Плохо.
– Не такая уж безголовая, – с усмешкой произнес он. Хмыкнул и продолжил разговор: – Слушай меня внимательно, Киран. Я готовился к этому двенадцать лет, и никто, включая тебя, не посмеет мне мешать. Ты сейчас идешь со мной – покорная, скромная и тихая, идеальная дочь сильнейшего клана Иристана. Тебя должны возжелать все. Тайна, Киран, влечет сильнее всего. И каждый из воинов будет желать ту, что стала тайной хассара Айгора.
Просто не верю в услышанное! Просто не верю…
– А… зачем? – выдохнула потрясенная я.
Отец усмехнулся, но ответил:
– За тебя будут сражаться лучшие воины Иристана, дочь, а победа достанется клану МакВаррас.
И до меня начало доходить:
– Это что, вид спорта такой? – возмущенно спросила я.
– Именно, – отец даже кивнул. – И тут важен не столько приз, сколько победа. А после этой победы мой клан будет признан сильнейшим на Иристане.
То есть я – так называемая «золотая медаль»? Это что за бред!
– Отче, – начинаю злиться, и уже даже не страшно, – а что, приза получше нет? Деньги там, золото, кораблик какой-нибудь, наконец!
Хассар Айгора расхохотался. Смех, странный и громкий, разнесся по пустым коридорам этого сверхскоростного корабля, а едва отсмеявшись, отец улыбнулся и, как маленькой, объяснил:
– Ты в качестве приза – идеальный способ заставить правящий клан держаться подальше от схваток. Они не сражаются за женщин, – в голосе папандра прозвучало откровенное презрение, но еще и злость, и вот это меня удивило, – еще вопросы?
Вопросов не было. Пока. Зато я вдруг поняла, что попала гораздо хуже, чем думалось.
– Дочь будет вести себя достойно? – с усмешкой вопросил Хассар.
Надейся!
– Да, отец, – даже чуть голову наклонила, для пущего создания образа покорности, и парео на волосах поправила, продолжая удерживать ткань под подбородком.