«Жили в достатке…» — подумал он, перевел взгляд на связки высушенных фруктов, свисающих с балок, затем на белоснежные куски тряпок, наполовину прикрывающие единственное окно, и вдруг поймал себя на мысли, что отказывается понимать тех, кто тут жил. Ведь, убегая от приближающейся армии, нормальные люди постарались бы унести все. И в процессе сборов перевернули бы юрту вверх дном. А эти ушли так, как будто надеялись вернуться. Или знали, что в их отсутствие из их изб не пропадет ни единой заячьей шкурки!
«Безумная страна… Безумные боги… Безумные люди…» — подумал он и, внезапно почувствовав раздражение, откинул в сторону одеяло из шкур, неторопливо встал, расправил съехавший на бок боевой пояс, проверил, как выходит из ножен сабля, а затем скользнул к двери и прислушался.
Снаружи негромко переговаривались часовые. Как ни странно, обсуждали не баб, а воинское искусство: Яштар, сын Оххата с пеной у рта доказывал, что обоерукие мечники опасны только в бою один на один, а его напарник, Узум, сын Ларса, не соглашался: по его мнению, хорошие рубаки одинаково хорошо действовали и в строю, и в одиночных схватках.
Вслушавшись в ритм их речи и убедившись, что ни один, ни второй нисколько не напряжены, Дангаз-шири толкнул от себя дверь и вышел на крыльцо. Вдохнул и почувствовал, что холодный воздух, ворвавшийся в легкие, вымораживает его изнутри.
— Морозно сегодня… — буркнул сын Ларса, старательно отводя в сторону взгляд, дабы не видеть слезинок, выступивших в уголках глаз шири.
— Угу… — поддакнул ему Яштар. — А этим — хоть по степи пешком[84]…
Проследив за его взглядом, Дангаз потерял дар речи — за соседним плетнем, обнаженные по пояс, тренировались Аррон-алад и его багатуры! Причем, судя по сосредоточенности на движениях, не видели в тренировках на ледяном ветру ничего особенного!
— И давно они так? — зябко закутавшись в бурку и стараясь дышать не очень глубоко, спросил шири.
— С самого рассвета… — не отрывая взгляда от надгезцев, ответил сын Оххата. — Двужильные они какие-то: я бы, наверное, уже околел…
— Угу… — кивнул сын Узум. — Но не от холода, а от нагрузок…
С последними утверждениями трудно было не согласиться — от тел Аррона-алада и его багатуров валил пар, а в движениях чувствовалась легкая усталость.
Кстати, первая же последовательность ударов, отрабатываемая надгезцами, вызвала у Дангаза живой интерес: судя по крайне экономным движениям, багатуры оттачивали технику боя в очень стесненных условиях. Вторая утвердила его в этой мысли. А третья заставила задуматься — при всей схожести движений, воины Аррона-алада двигались по-разному: здоровяк с угольно-черными волосами и перебитым носом чередовал удары клинком с ударами локтями. Его сосед, жилистый и подвижный парень с чисто выбритым лицом, предпочитал локтям колени. А коренастый и чудовищно сильный воин со шрамом поперек груди вообще работал только топором.
— Опорный шест — один. А шкуры — разные[85]… — задумчиво пробормотал шири через пару минут.
— Угу… — согласился Яштар. — А целиком всю юрту можно увидеть в движениях их алада…
Да уж, «юрта» у Аррон-алада была что надо — даже в тренировочном бою с тенью он с равной легкостью использовал как оба клинка, так и все ударные поверхности тела, включая внутренние сгибы локтей и голову. Что интересно, ни одно из выполняемых им движений не казалось лишним или не очень нужным — вне зависимости от типа атаки его воображаемые цели поражались предельно быстро, предельно жестко и предельно результативно.
«Такие воины в чужие рода не входят…» — неожиданно для себя подумал шири. — «Они создают новые…»
Тем временем Аррон-алад завершил очередную атаку, на мгновение замер в неподвижности, затем забросил мечи в ножны, подхватил с земли полные ладони снега и… принялся им обтираться! И если бы только он один — остальные багатуры, не долго думая, последовали его примеру!!!
— На них холодно даже смотреть! — потрясенно выдохнул Узум и зябко поежился. Не один — вместе с ним поежилась и вся та толпа зрителей, которая «совершенно случайно» собралась вокруг тренирующихся лайши.
— Не смотри… — без тени улыбки заметил его напарник, а затем мрачно добавил: — Знаешь, о чем я думаю?