— И что?
— Нормальная дорога… то есть, дорога, по которой пройдут телеги с ранеными, через Эмейские горы всего одна. И оборонять ее будет Золотая Тысяча графа Гайоса Ранмарка…
— Один термен, пусть даже отборный, мы сомнем и не заметим!
— Золотая Тысяча тысячей только называется. На самом деле в ней десять полных сотен тяжелых пехотинцев, три конных и семь пеших сотен арбалетчиков, а еще разведчики, землекопы, каменщики, обслуга осадных машин и так далее…
— Хорошо, пусть их не одна, а три или четыре! Мы втопчем в снег их всех! — раздраженно рыкнул Алван.
Эрдэгэ пропустил его рык мимо ушей:
— Кроме них, нам будет противостоять Алая тысяча под командованием барона Глайра и три-четыре сотни Пограничной стражи. Воины во всех этих терменах очень неплохие. Они великолепно знают дорогу и ее окрестности, никогда не проигрывали битв и… совсем недавно ГОТОВИЛИСЬ к войне с Элиреей!
— Нас — больше!!!
— И что? Вся приграничная территория Онгарона — одна большая крепость!
Нарисованная картина выглядела более чем неприятно. Поэтому взгляд берза тут же метнулся к веренице возов, между которыми деловито сновали лекари. Стараниями неуловимых стрелков Вильфорда-берза раненых было много. Во всех родах. И они постепенно становились обузой.
«Мы были песчаной бурей…» — горько подумал Алван. — «Мириадами песчинок, сметающих все на своем пути и в то же время неуловимых, как ветер. А кем мы стали сейчас?»
— Хорошо, в Онгарон идти бессмысленно… — буркнул он. — Возвращаться в Лайш-аран через весь Над-гез — тоже. Остается Делирия и Ратмар…
В глазах лайши мелькнуло что-то непонятное. Однако тут же пропало:
— Чтобы добраться до Делирии, надо перейти через Ледяной хребет. Проезжих дорог всего две. Обе идут по высокогорью и перекрыты абсолютно неприступными крепостями. Даже если представить, что мы пробьемся, то за ними нас будет ждать армия Иаруса Молниеносного. А она — самая многочисленная и хорошо подготовленная армия на Диенне!
— Значит, уйти мы можем только в Ратмар…
— Да, можем. Но зачем куда-то уходить? Мы пришли побеждать? Значит, победим тут!
— Победим… — эхом повторил Алван-берз, потом почувствовал, что его голос звучит не так уверенно, как должен звучать у вождя вождей, и разозлился. На себя. Развернул плечи, вскинул подбородок, скользнул взглядом по разноцветным тряпкам, развевающимся над надвратной башней и вдруг заметил, что их не три, а четыре. Это было странно: из рассказов Гогнара он знал, что означает каждый. Черный надгезцы считали цветом войны и поднимали над всеми городами королевства. Черно-красный показывал, что город в осаде и не откроет ворота ни беженцам, ни воинам, уходящим от преследования. А разноцветный, с какими-то рисунками, обычно висящий выше всех остальных, говорил о том, что в стойбище присутствует родовой вождь. Здесь был еще и бело-зеленый. Причем этот, новый, был подвешен на одном уровне с разноцветным!
— Герба на нем нет… — снова услышав его мысли, подал голос эрдэгэ. Потом подумал и рявкнул на всю округу:
— Касым?!
— Да?
— Всех воинов с ловчими соколами — в поле! Живо!! Ни в город, ни из него не должен пролететь ни один голубь!!!
Сын Шакрая коротко кивнул, поднял коня на дыбы и унесся к лоор-ойтэ, а Гогнар очень недовольно оскалился:
— Вымпел, скорее всего, сигнальный. Кому-то, кто прячется где-то неподалеку…
— Как стемнеет, надо будет перекрыть подходы к «журавликам»… — напомнил Алван, затем оглянулся на белую стену за своей спиной и с хрустом сжал кулаки: в любом другом королевстве он послал бы воинов прочесывать леса и уничтожил бы тех, для кого вывесили эту тряпку. А тут, в Над-гез, боялся об этом даже думать!
Ощущение собственного бессилия вызвало вспышку гнева. Жаркого, как лик Удири-бали. Поэтому когда со стороны дороги послышался приближающийся перестук копыт, он поднял кобылку на дыбы, рванул за правый повод и бросил ее навстречу передовой сотне Урешей…
Глава 29
Аурон Утерс, граф Вэлш
…Ерзида, умершего от ран под самое утро, похоронили между делом, чуть ли не на бегу: вырыли неглубокую, мне где-то по пояс, ямку, опустили в нее завернутое в холстину тело и забросали его землей. А затем, почтив павшего сородича угрюмым молчанием, попрыгали в седла и рысью двинулись к околице.
Нет, конечно же, на лицах некоторых Урешей читались и скорбь, и грусть, и желание отомстить, но в общем процедура показалась мне донельзя куцей и какой-то не слишком уважительной по отношению к усопшему. Впрочем, высказывать свои мысли по этому поводу я, конечно же, не стал, а сосредоточился на поддержании образа вождя, готовящегося молвить Последнее Слово.