— Когда ты в последний раз ел? — спросила Саран.
Денис нетерпеливо отмахнулся.
— Вчера. Ты мне поможешь?
— Сколько тебе нужно?
— Тысяч двести-триста. Лучше иметь запас, ведь так?
Саран кивнула и пододвинула ему баскет.
— Поешь пока. Я позвоню и узнаю, что можно сделать.
— Что это?
Денис недоверчиво посмотрел на крылышки в острой панировке.
— А что, по-твоему, едят лисы? Курица.
Чтобы позвонить, Саран ушла в комнату. Хотелось набрать номер Кирилла — или сразу Пхатти — и рассказать, что манья, который полтора года назад наделал столько шума, вернулся в Москву. Скорее всего, в таком случае от Дениса бы быстро избавились. Но, к сожалению, недостаточно быстро, чтобы тот не смог разболтать лишнего. Поэтому Саран позвонила Глебу, своей самой толстой «заначке». Она несколько раз шмыгнула носом, прочистила горло и, как только Глеб снял трубку, начала хриплым, словно от слез, голосом:
— Глебушек, миленький, помоги!
2
Когда Саран вернулась на кухню, перед Денисом уже лежала немаленькая кучка костей. Лицо его покраснело, и дышал он, в основном, через рот.
— Как ты это ешь?
— Неужели я забыла предупредить? Они острые, — Саран уселась напротив и взяла крылышко. — Я смогу достать тебе сто шестьдесят тысяч. Завтра.
Денис недовольно заворчал, но Саран смерила его холодным взглядом, и он примолк.
— Глеб может снять с карточки не больше восьмидесяти тысяч в сутки. Если хочешь больше, придется подождать еще день.
— А если спросить других?
— Других у меня нет.
Это было правдой. После разрыва с Настей Саран стала уделять больше времени «Гондване», и на неподотчетных любовников его не хватало.
— Что ты ему сказала? Если не секрет.
Денис сидел, приоткрыв рот, лохматый и похожий на спаниеля. Саран наконец сжалилась.
— Давай налью молока. Это помогает, — она встала и открыла холодильник.
Только бы молоко не успело скиснуть. Саран не была в магазине, кажется, целую неделю.
— Глеб думает, что у моей матери лейкемия. Это излечимо, но постоянно нужны деньги. Сегодня я сказала ему, что она умерла.
— И он согласился дать тебе сто шестьдесят тысяч на похороны?
Саран достала с верхней полки полупустую бутыль, отвинтила крышку и понюхала. Вроде бы живое.
— На похороны, на билет домой — он думает, что моя родня живет в Улан-Удэ. Плюс всякие отпевания, венки, поминовения, — она неопределенно махнула рукой. — Глеб очень религиозен и не скупится на такие вещи.
Она налила молоко в стакан и протянула Денису.
— И тебе… — неуверенно начал он, но так и не договорил.
— Не стыдно ли мне? — догадалась Саран. — Не очень. Глеб считает меня мусором, о чем даже не стесняется говорить открыто. После того как мы переспали, он два часа читал мне лекцию о чистоте и целомудрии. Для него я — порченый товар. Но ему нравится трахать меня, и он любит, что я завишу от его денег.
— Как ты это терпишь? Ведь ты можешь найти кого-нибудь поприличнее. Я имею в виду — с твоей внешностью и… и прочим.
Саран усмехнулась.
— И прочим? — она передернула плечами. — Глеб — неплохой вариант. Ему всего двадцать шесть, но его отец — совладелец строительной компании. Взял сына менеджером в главный офис — чтобы тот научился работать. Глеб получает что-то около пятидесяти тысяч в месяц, как и весь остальной офисный планктон, но при этом имеет доступ к папиному кошельку. Так что не бедствует. Я же для него — вынужденная мера. Парень мечтает о жене-девственнице и восьмерых детишках, просто пока еще не нашел своей единственной. Он готов ждать, но вот его гормоны — нет.
Денис покачал головой.
— Мне этого не понять. Зачем быть с тем, кто вытирает об тебя ноги?
— Ты мне скажи.
— Не сравнивай.
— Разве твоя ситуация так уж отличается от моей?
— Да! Я счастлив!
— Сказал заморенный оборванец, который в двадцать лет выглядит на все тридцать пять.
— А почему нет? Это мой выбор, мое решение.
— А это — мой.
— Твой выбор — продавать себя какому-то уроду?
— А тебе уже не нужны деньги?
Наконец Денис заткнулся. Саран взяла последнее крылышко и съела его, недобро поглядывая на гостя. Денис стушевался и сидел, опустив глаза и вертя в руках пустой стакан. Вот и правильно, пусть страдает. Саран не была сильно расстроена, юношеский максимализм и детская аргументация Дениса ничуть ее не задевали. Как еще может рассуждать двадцатилетний пацан, чьим самым большим горем был отказ Насти сходить с ним на свидание? Интересно, что же все-таки произошло?