Мои родители, конечно, не готовы были оказать австрийскому ефрейтору то доверие, о котором он просил. Они продолжали опасаться этого агитатора с его резкими и упрощенными суждениями, лишенного какой бы то ни было культуры, болтуна и мифомана, этого вынырнувшего из ниоткуда странного, разговаривающего с сильным австрийским акцентом человека, способного поднимать бури.
Однако было в его идеях и то, чего мой отец не отвергал. Гитлер, как и он, был непоколебимо убежден в том, что Версальский договор – недопустимое насилие над Германией, и требовал возрождения военной мощи страны в рамках европейской конвенции по вооружению.
Отец, конечно, не был тем, кого называют милитаристом. Несмотря на карьеру кадрового военного, он всегда считал своим истинным призванием дипломатию. Он вел интенсивную переписку с послами и военными атташе, которых в прошлом знал по Вене. Его военная деятельность ограничилась поддержкой вступления сына бедных крестьян, живших неподалеку от нас, на вакантное место в рейхсвере – маленькой (100 тысяч человек) профессиональной армии, которую союзники позволили немцам иметь.
Время от времени нас в Блюменшейдте навещал его старый товарищ по славному Потсдамскому гвардейскому гусарскому полку, где отец начинал военную службу. В конце трапезы отец торжественно поднимался из-за стола, брал большой серебряный бокал в форме гусарского кивера, величественно стоявший посреди стола, наполнял его шампанским, поднимал в направлении однополчанина и выпивал «за здоровье его величества кайзера и полка». Однополчанин затем повторял его жест. Бокал был огромным, чтобы выпить его, требовалось иметь хорошее дыхание. Мы всегда очень веселились, когда старому князю фон Штольберг-Вернигероде, бывшему гусарскому полковнику, не удавалось осушить его залпом.
В Блюменшейдте бывали и другие гости.
Однажды объявили о приезде Франца фон Папена. Папен был дальним родственником моей матери. Он, как и Шорлемеры, был вестфальцем по происхождению. Но, сверх того, он женился на девице фон Бох. Эта могущественная саарская семья в конце прошлого века основала могущественную фарфоровую империю, чьи заводы были разбросаны практически по всей Германии; центр ее находился в Меттлахе, очаровательном городке, затерянном в узкой долине Саары. В то время Саарская область все еще была экономически связана с Францией, и у Бохов имелись многочисленные друзья и родственники в Лотарингии, в частности, они были деловыми партнерами семьи Вильруа. Все они бегло говорили по-французски, часто ездили в Париж, раскатывали на сверкающих «бугатти» и разных прочих «делажах»[23]. Женщины их семьи одевались у Скиапарелли. Бохи явно были довольны своими привилегированными отношениями со страной, которая, несмотря на политическую враждебность, имела очень большую привлекательность для образованных людей. Например, для поколения моих родителей считалось совершенно естественным разговаривать на французском; если бы они не умели изъясняться на этом языке, их сочли бы варварами.
В тот день Папен, которого мои родители фамильярно называли Францхен (маленький Франц) и который для нас, детей, был дядей Францем, сильно опаздывал. Он заблудился: на перекрестке повернул не на ту дорогу, что вела к имению, но, увидев вдали наш дом, он оставил машину и преодолел путь пешком, изрядно запачкавшись в грязи. Моя мать его отругала и велела мне вымыть его ботинки. «В этом весь дядя Франц», – несколько презрительно заметила она.
Папен был в семье своего рода чудом. Он сделал феерическую карьеру в политике. Кто мог бы предсказать ее этому мелкому вестфальскому помещику, честолюбивому, но лишенному каких-то исключительных интеллектуальных способностей? Все помнили, какую ошибку он совершил во время войны. Занимая пост военного атташе в Вашингтоне, он потерял портфель, набитый секретными документами. Впрочем, это не помешало ему стать очень важным господином: неоднократно занимать различные министерские посты в берлинском правительстве, быть доверенным лицом Гинденбурга, Брюнинга и даже Гитлера; он был изощрен в интригах, предшествовавших формированию новых кабинетов (и бог весть, что он с этого имел), много путешествовал, встречался со многими людьми и, благодаря жене, поддерживал хорошие отношения с французами. Короче, для сельских жителей, каковыми были мои родители, он являлся неисчерпаемым источником информации, сплетен, откровений.
Было много разговоров о Гитлере. Папен часто с ним виделся, даже сопровождал в его поездках по Германии и открыл ему двери лучших рейнландских домов. В связи с этим я услышал имена Шрёдеров, Гийомов, Тейхманнов, Круппов. Дядю Франца постоянно спрашивали, можно ли верить Гитлеру, стоит ли помочь ему прийти к власти. К власти, которая все больше ускользала из рук берлинских политиков, но не было уверенности, что будет лучше, если она перейдет в руки человека, о котором было мало известно.
23