— Странный человек, — нерешительно начал Крэл. — Но говорите вы о нем так, что мне многое неясно. Ну, увлекается музыкой, ну не в силах бросить ее, жалок в своем стремлении блистать, но что же в нем дьявольского?
— Сама сущность. И вряд ли я ошибаюсь, Крэл. Музыка способна передавать движения души исполнителя так, как не передает и поэзия. Ваматр всё же художник, но вот только творчество его носит печать какого-то проклятия. Я сам видел, как в подвальчике Марандини пьяная публика воспринимала его музыку. Возбужденные алкоголем, эти люди выражали свои чувства бурно и бесконтрольно. Поначалу сумбурные и, признаться, очень сильные его импровизации завладевали слушателями, затем начинали сковывать их, но и они, опьяненные, старались вырваться из-под злобной и отвратительной власти ваматровской музыки. При мне здоровенный грузчик, только что ливший пьяные слезы, вдруг хватил табуретом об стол и выбежал из харчевни. Матрос запустил в Ваматра помидором, кто-то, изрыгая ругательства, шатаясь, уже продирался к выходу. Здоровое начало жило в этих людях, бесхитростных, не извращенных, просто хвативших слишком много горя в жизни и скрашивающих свою тяжкую долю спиртным. Не было в них испорченности, которая заставляла бы тянуться к изуверским творениям Ваматра. Здоровый инстинкт оберегал их от его колдовского творчества, и они бежали из подвала. Кончалось это обычно тем, что хозяин, не желая терять своих посетителей, отказывал Ваматру… — Нолан помолчал, потом спросил: — Вы, вероятно, недоумеваете, почему я так много говорю о музыке Ваматра? Не удивляйтесь — она имеет отношение к тому, о чем вы прочли в статье.
— К гипотезе Ваматра?
— Бичета и Ваматра, — твердо поправил Нолан. — Да, несомненно это связано в какой-то адский узел… Тогда, двенадцать лет назад… Замечательное было время, неповторимое. Мы были моложе, полны надежд и очень привязаны друг к другу. Все. Все четверо.
— Вы работали вместе с Ваматром?
— Да, у Арнольдса, в его маленькой, еще не прославившейся на весь мир лаборатории. Жили скудно, безденежно и весело. Бичет и Ваматр начали раньше, чем мы с Эльдой, на два — три года. Идея, собственно, принадлежала Бичету. Он первый высказал предположение: насекомые чужие. Нужно сказать, поначалу никто, кроме Ваматра, не подхватил эту идею. Эльда даже считалась противником ее, а Ваматр, с присущей ему страстностью и отчаянием, начал работу и с тех пор не прекращает ее.
— Значит, и сейчас?..
— Да… Следует отдать ему справедливость: он сделал много. Наиболее значительна его работа над протоксенусами. Насекомые обычно плохо воспринимают красный цвет, хорошо различая остальные части спектра, вплоть до ультрафиолетовой. Зная это, Ваматр предположил, что спектральный состав излучения Звезды, согревающей породившую насекомых планету, отличается от спектра нашего Солнца. Ваматр учел и другое — поразительную хладостойкость насекомых — и поставил любопытные эксперименты…
Нолан умел рассказывать. Крэл словно сам присутствовал при захватывающих опытах Ваматра, который, создав условия, видимо близкие к условиям неизвестной планеты, обрел необычайные возможности экспериментировать с насекомыми. Крэл забыл обо всем, слушая Нолана. Вид у него был словно у мальчишки, которому вдруг показали живого слона величиной с чайник.
— Вы, наверное, не отказались бы работать с Ваматром? — внезапно спросил Нолан.
Крэл не ответил, не в силах перевести дыхание, а Нолан посмотрел на него так, что Крэл сразу повзрослел и слон уже не казался ему таким привлекательным.
— Пошли бы вы к Ваматру? — Нолан спрашивал настойчиво, в его тоне уже чувствовалось не свойственное ему раздражение.
— Кажется, это чертовски интересно…
— А сам Ваматр?
— Я еще очень мало знаю о нем.
— Вы правы, вы правы… — Нолан поднялся и предложил пойти в пансионат. Вниз они шли медленно, рискуя опоздать к обеду, но Крэл не ускорял шаги, внимательно слушая Нолана.