Я понимаю, но не знаю Подымахова. И вряд ли когда узнаю. А ведь именно это они, вот такие, составляют цвет современной цивилизации и по их делам потомки будут судить о нас.
Есть люди, незаметные за рабочим местом, в коллективе, и раскрывающиеся, как бутоны, в семейном кругу, среди друзей: они вдруг поразят вас острым словом, глубоким замечанием по поводу последнего концерта; оказывается, они знают всех мало-мальски известных певцов, киноактрис, были на последней художественной выставке.
И есть такие, как Подымахов: вне рабочего места его трудно представить. Это ему нужно, чтобы атомная станция действовала на полную мощность, чтобы реакторы размножались, как грибы после дождя, чтобы ракеты выходили на расчетную орбиту. И о недалекой смерти, наверное, не вспоминает. Будто она его и не касается. О Цапкине так ни разу и не упомянул.
Ведь сперва всем казалось, что Цапкин и «попугайчики» будут немедленно изгнаны. А Подымахов делает вид, словно их и нет вовсе, занялся постройкой новой оригинальной установки. Торопится, поторапливает нас. Ему нужно двигать науку, а Цапкин к науке никакого отношения не имеет. Цапкин — саркома на теле науки.
Уволить бездарного работника не так-то легко, как кажется. Есть инстанции, наконец, суд — враг произвола, верный страж всех пострадавших и притесняемых. На каком основании вы решили, что Цапкин — мизонеист, бездарен, не способен руководить научно-исследовательской работой? Авторитетная комиссия установила: за шесть лет институтом создан ряд уникальных установок, проведены плодотворные эксперименты, институт взрастил целую плеяду… на международных коллоквиумах эксперименты получили высокую оценку… Но ведь все это помимо Цапкина, вопреки ему!.. Нужно еще доказать! Документы свидетельствуют о другом. Цапкин проявлял повседневную заботу о людях, создал условия для исследовательской работы, всячески поддерживал начинания научного руководителя — профессора Коростылева, от которого, кстати сказать, до сих пор никаких жалоб не поступало. Заявление Коростылева об уходе? Были, конечно, частные разногласия, как и на всякой работе. Но заявление Коростылев взял обратно. Во всяком случае, оно нигде не зарегистрировано. Обвинения Подымахова носят чисто субъективный характер и вызваны мотивами личного свойства. Нужны веские доказательства неспособности Цапкина руководить институтом! Основываться на симпатиях и антипатиях мы не можем…
Зачем старик вызвал меня сегодня? Разумеется, не затем, чтобы прочитать лекцию. И не затем, чтобы показать котлован. Подымахов по-своему понимает мир и человеческие отношения. Он раздавил бы Цапкина, как ничтожного клопа, но время торопит — и Цапкин на какой-то срок забыт. Забыты «попугайчики». Не мешают — и то хорошо. Так геолог, попав в комариное царство, стремится в первую очередь открыть алмазы, а уж потом, на досуге, заняться истреблением комаров.
— Зачинатели никогда не бывают экстремистами, — говорит Подымахов. — Они терпимы. Экстремистами обычно становятся последователи. В ваших работах я не обнаружил экстремизма и радуюсь…
А я легкомысленно думаю о встрече с Мариной. В другой ситуации слова большого ученого вдохновили бы меня, ободрили, и я понял бы, что с Носорогом легко сработаться — ведь он разбирается в самых причудливых извилинах души человеческой. Но я лишь облегченно вздыхаю, когда он наконец протягивает морщинистую коричневую руку.
Домой, переодеться — и к ней!..
В природе существует некий вероятностный закон, когда события скапливаются в одной временной точке. Целые месяцы размеренной жизни — и вдруг завертелось… Сегодня прямо-таки везет на начальство: у меня на квартире сидит Цапкин.
— Я с визитом дружбы и одновременно в роли дознавателя по морально-бытовым вопросам, — произносит он с каким-то радостным восхищением. — Ну, не знал! Откалываешь номера…
Вид у Цапкина загадочный. Глаза поблескивают, как зеленые стеклянные шарики.
Молча достаю коньяк, рюмки. Он пьет маленькими глотками, не спешит.
— Выкладывай, с чем пришел!
— Те-те-те… не торопи, а то поперхнусь.
Смакует коньяк. Не поморщившись, закусывает лимоном.
— Так, так. Значит, к Феофановой на новоселье собрался?
Я удивлен.
— Хотя бы.
— А я не пущу.
— Что за вздор?
— В твоих же интересах, чудило. Вот почитай, что ейный муж настрочил. Ты, оказывается, увел у него жену с ребенком. Требует сатисфакции, или как оно там по Малинину-Буренину. Морально-бытовое разложение. Понимаешь, куда, подлец, метит? В самый ответственный момент, когда в верхах решается вопрос, быть тебе или не быть вместо меня директором института. Благо, успел перехватить, а то заварилась бы каша. Возьми!