— Отлетела кукуха, — Троекуров нахмурил кустистые брови. — Что ж, когда-нибудь это должно было случиться. Всё-таки возраст и этот его характер… Так, и кто же ещё теперь в опале у Его Высочества?
— Многие, Ефрем Ефимович, очень многие. Наверняка могу назвать своё имя и имя князя Мясницкого.
— За Мясницким тоже посылали?
— Да.
— Хм-м-м. Ну, допустим, Сан Саныч и впрямь в последнее время вёл себя вызывающе, но мы… И ты… Тебя-то как занесло в расстрельный список?
— Понятия не имею, Ефрем Ефимович. Многие из последних поступков Императора абсолютно бессмысленны.
— Так, — сказал Троекуров. — Так-так-так. Это нужно обдумать. Сергей, принеси-как мне коньяку.
— Да, отец.
Серёжа неспеша сходил за баром-глобусом на колёсиках, прикатил его поближе к нам, откинул крышку и взял бутылочку чего-то очень дорогого.
— Илья? — спросил он меня.
— Нет, спасибо.
— Ольга Георгиевна?
— Да, конечно!
Ах ты ж пакость такая. Сергей налил коньячок в два бокала. Один отдал отцу, а второй Ольге Георгиевне. С шуршанием парика, Ольга Георгиевна залпанула благородный напиток и на выдохе попросила:
— Ещё.
— У Ольги Георгиевны стресс, — я неловко хохотнул; и ведь даже не ударить её в бочину, чтоб перестала себя так вести.
— Так, — вновь повторил Троекуров-старший. — И что теперь делать? Я так понимаю, опричники ещё вернутся.
— Они обязательно вернутся, — кивнул я. — Но! Ефрем Ефимович, вы разве не заметили, что произошло? Мы их убили! Они смертны!
— Ха. А ведь действительно.
— Дезинформация насчёт бессмертия опричнины была распространена специально. Людей запугали настолько, что никто даже не собирался проверять. Верили на слово.
Ефрем Ефимович отхлебнул коньячку и задумался.
— Знаете, что я думаю? — спросил он, не отрывая взгляда от бокала. — Я думаю, что раз вы здесь и рассказываете мне всё это, то у вас есть какой-то план.
— Вы правы. И этот план как раз сидит рядом со мной. Позвольте представить, Андрей Павлович Романов.
— Романов? Неужели из тех самых?
— Именно из тех самых, Ефрем Ефимович. Родословную уже установили. К тому же у Андрея все эти годы хранился дневник его прадеда, последнего императора из рода Романовых; доказательство неоспоримое. И кстати, вы даже не представляете, сколько там всего интересного написано.
— Вот как?
— О, да!
— А можно мне ещё? — поиграл пустым бокалом Серкан.
— Ольга Георгиевна, не налегайте.
— Помещик, — сказал Серкан и многозначительно замолчал, прям как учили.
Ах ты ж сучара хитрожопая какая. Ну ничего, Серкаша, погоди, мы с тобой ещё побеседуем с глазу на глаз.
— Не отвлекайся, Илья, — попросил Троекуров. — Расскажи о дневнике.
— С удовольствием.
За следующие полчаса я поведал Ефрему Ефимовичу всё то, что узнал об Императоре, — ну и приукрасил чуть, конечно же. Плюс обрисовал основные черты нашего плана: сбор союзников, начало информационной бомбардировки, выманивание Ковинского на живца, активация портала и становление на престоле легитимного Императора Романова.
— Да-а-а-а, — протянул Троекуров. — А ведь что-то такое мне в детстве рассказывал дедушка. Я-то думал старик впал в маразм и выдумал нелепую сказку, а оно вот как, оказывается, на самом деле? Серёж, налей-ка ещё…
— И мне!
— Ольга Георгиевна, позвольте спросить. Но как же вы согласились пойти против своего отца?
О! Это мы тоже разучивали. Надеюсь только, что Серкан ещё не совсем в говно и вспомнит правильный ответ.
— Безумие не заразно, — ай да умничка! — Я не мой отец.
— Хм-м-м… Позвольте сказать, что после этой встречи я зауважал вас ещё сильнее.
— Пасибачки, — Серкан пьяненько улыбнулся.
Похоже, бомбожопу стало очень приятно от таких слов. Да и в целом я заметил, что он очень любит похвалу. А за что его хвалили сегодня чаще всего? Правильно:
— Два щенка щекой к щеке треплют щётку в уголке, — сказала Ольга Георгиевна Ковинская и приготовилась выслушивать комплименты.
— Итак, Ефрем Ефимович, — я быстренько вмешался в этот сюр. — Я прошу у вас поддержку в решающей битве. Вам нечего терять, поверьте. Если вдруг Император сменит гнев на милость и передумает на ваш счёт, — в чём я очень сильно сомневаюсь, — вы всегда сможете сказать, что злой помещик Прямухин удерживал в заложниках вашу дочь.
— Кстати, Илья! — спохватился горе-батя. — А где Вероника?