— Спасибо, — сказала она Наде. — В Сухуми без дождя?
— После обеда обещали…
Московский юрист Ю. Кудрявых, улыбаясь Наде, тоже не зпал, что через три минуты он будет беспомощно, обреченно наблюдать за бандитскими действиями уголовников, будет видеть убийство, но не в силах будет помочь этой девушке и экипажу, ибо и он, и другие пассажиры будут взяты под прицел одним из бандитов и увидят на его поясе гранаты, которыми он пообещает тут же взорвать самолет, погубить всех пассажиров, если кто-то попытается вмешаться в их операцию.
Надя вернулась в свое рабочее помещение, узкий отсек. Она открыла бутылку «Боржоми» и, дав воде настреляться сверкающими крохотными ядрами, наполнила четыре пластмассовых стаканчика. Поставив их на поднос, она вошла в пилотскую кабину. Было жарко, на серой обшивке играло солнце, и Надя решила не тянуть с водой.
— Будете пить? — весело спросила она.
— Конечно, — отозвался Чахракия, — немедленно и до конца.
— Пейте на здоровье, — сказала она.
Опершись левой рукой о спинку командирского кресла, к которой уже через две минуты он, командир, теряя сознание, прижмется простреленной спиной, чтобы сохранить в организме хоть немного крови, Надя театральным жестом поднесла ему простецкий аэрофлотовский поднос, и Жора взял крайний стаканчик.
Тем же жестом она поднесла воду Сулико. Затем обратилась к Оганесу и Валерию:
— Составьте им компанию.
Валерий взял стаканчик правой рукой, которая в момент скорого ранения окажется парализованной, и микрофон связи, таким образом, попадет в плен, ибо никто не сможет разжать руку Валерия, а он будет без сознания… и, залпом выпив воду, сказал:
— Спасибо.
Оганеса тоже не пришлось уговаривать: он тут же распорядился своею порцией «Боржоми», справедливо считая «Боржоми» лучшей водой в мире.
Затем он поудобнее устроился на своем не очень-то удобном месте, которое через две минуты станет для раненого Оганеса местом заключения — бандит не даст ему сделать ни одного движения, — и сказал Наде:
— Спасибо, Надюша.
А Сулико прокричал с правого кресла второго пилота:
— Тебе-то самой не жарко? Ты пила?
— За меня не беспокойтесь, — ответила Надя, — я пью много, но своевременно.
— Все спортсмены такие, — сказал с удовольствием Сулико. — Все, и ты такая.
Они были рады ее присутствию в кабине — красивой, на редкость приятной девушки, и она наверняка чувствовала это их отношение к себе и, конечно, радовалась тоже. Возможно, и в этот раз она с теплом и благодарностью подумала о каждом из этих ребят, легко принявших ее в свой профессиональный и дружеский круг и относящихся к ней как к младшей сестре, с заботой и доверием.
Она сказала:
— Благодарю за скорость, приду через десять минут. С «Боржоми»! — и вышла.
Безусловно, у нее было замечательное настроение — это утверждают все, кто видел Надю в последние минуты ее хорошей, счастливой жизни.
Она прикрыла за собой вибрирующую от рева близких двигателей дверцу и шагнула в свой отсек.
В этот момент и раздался звонок: бортпроводницу звал кто-то из пассажиров.
Поразительно устроена жизнь: как часто, в какое-то из ее мгновений, совершенно немыслимым образом встречаются лицом к лицу отличный человек и подлец. И подлец уничтожает отличного человека. И тут можно онеметь от отчаяния, если не надеяться хотя бы на то, что эти встречи имеют все же высокую цель: потрясти многих, всколыхнуть людскую совесть, пробудить ненависть к насилию и очистить жизнь от грязи, предательства и сволочизма и, может, научить более пристально распознавать их еще в зародыше и пресекать, если хоть это под силу!
Какое еще может быть объяснение?
Может, его нет.
Он сидел рядом с ее отсеком.
Она подошла, он сказал:
— Передай срочно командиру, — и протянул ей какой-то конверт.
Она взяла конверт, и их взгляды наверняка встретились.
Она наверняка удивилась тому, каким тоном были сказаны эти слова.
Она не стала ничего выяснять и шагнула к дверце багажного отделения — дальше была дверь пилотской кабины.
Вероятно, ее ощущение было написано на ее лице — скорее всего. А чувствительность волка, увы, превосходит любую другую. Вероятно, как раз из-за этой высокой чувствительности бандит усмотрел в глазах Нади неприязнь, подсознательное подозрение, пусть только тень опасности. Этого оказалось достаточно, чтобы больное воображение объявило тревогу: провал, разоблачение, приговор. Самообладание бандита ему отказало: он буквально катапультировался из кресла и бросился вслед за Надей.