«Дорогая мама, — обращались к Г.И. Курченко сержант А. Перминов и рядовой В. Кащенко. — Мы гордимся Надей, ее поступком, ее смелостью. Ее подвиг заставил нас пересмотреть нашу жизнь».
«Уважаемая Генриетта Ивановна! Я мать — я знаю, ничто не сможет утешить сейчас Вас. Но вспомните, как много еще в жизни горя. Если оно до сих пор неизбежно и часто нелепо обрывает чьи-то жизни, то смерть Нади сделала ее жизнь вечной. Поверьте, ее долго будут помнить, любить и следовать ее примеру. В мирное время такое бывает нечасто. Скорбя — гордитесь. Обнимаю Вас. Я — мать, которую постигла та же участь — потеряла ребенка. Д. Го-ва. Москва».
«…Она забыла, вычеркнула из своего сознания не только все личные интересы, но главный интерес каждого человека — жить. Это и есть подвиг. Игорь Соколов. Ленинград».
Таких строк много — они взяты лишь из первых писем.
«…Об этом трудно говорить. Мы, как и все советские люди, тяжело переживаем это событие, героическую смерть комсомолки.
…Произошла драма, в которой были совершены подвиг и преступление. Каждое ведомство, каждая сторона, к этому делу причастная, по-своему оценивают инцидент. И только пресса находится в положении, при котором нужно давать наивысшую, не связанную с функциональными соображениями оценку событию.
…Мы стали истинными истолкователями происшествия. И прежде всего истолкователями гибели Нади Курченко. Мы рассказали о ее последних минутах, но не только об этом. Мы пошли дальше самого инцидента, посмотрели, что успела эта девушка сделать за свои неполные двадцать лет, как она жила, о чем мечтала, что любила, и мы увидели, что это настоящая фигура современного молодого героя, воспитанием которого мы занимаемся… Простая девушка, работавшая на второстепенном рейсе, который и длился-то всего двадцать пять минут, оказалась перед ситуацией, где ей надо было решать за секунды, как себя вести. Она, не задумываясь и не колеблясь, поступила так, как должен поступить настоящий человек. В этом огромная значимость происшедшего». Это отрывок из стенограммы выступления главного редактора «Комсомольской правды» в Голубом зале.
Много говорилось и писалось слов в адрес матери и дочери. Но мать остается матерью. Услышанные и прочитанные слова еще долго не могли стать ей надежной опорой, и не смогли бы до тех пор, пока в ее сердце оставалась другая опора — отчаянное неверие в гибель дочери.
Ан-24 вырулил на полосу Сухумского аэродрома.
— Добрый день, уважаемые пассажиры, — сказала взволнованно бортпроводница, — вы находитесь на борту самолета имени Нади Курченко…
Самолет оторвался от земли и взял курс на Батуми.
Все как обычно. Самолет как самолет. Только рядом с местом гибели Нади ее большая цветная фотография под плексигласом.
Самолет как самолет. Только рядом с местом ее подвига мемориальная доска: «Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении комсомолки Надежды Курченко орденом Красной Звезды».
Все как обычно. Только чувство такое, будто долго ждал встречи с хорошим другом, дверь отворилась, и тебе говорят: друг твой погиб, вот его письма.
Надя с доброй улыбкой смотрит на пассажиров.
…Это был первый полет ее самолета после ремонта. Один из участников ремонта, молодой рабочий авиационного завода Александр Чубов, даже написал о том, как они старались это сделать получше и побыстрей, и я взял его замечательное письмо с собой, чтобы показать пилотам. Александр писал: «5 ноября к нам прибыл для ремонта самолет Аэрофлота Ан-24 № 46256. У нас шел холодный дождь, был сильный ветер на бетонке… Комсомольцы, все рабочие завода решили провести ремонт самолета в кратчайший срок. Решили: работы будут вести специалисты бригад коммунистического труда. Почему? — спрашивал Александр Чубов. И отвечал: — Мы часто говорим о патриотизме, о воспитании этого чувства. Все это очень правильно, но порой воспринимается как-то буднично, что ли. Но здесь, в этом раненом самолете, у разбитой дверцы в пилотскую кабину, вот здесь, где упала Надя, по-особому остро воспринимаешь, чувствуешь значение этих слов…»
Вот так, и самолет действительно был отремонтирован и доставлен в Сухуми в рекордный срок.
За несколько минут до отлета на нем в Батуми я увидел вдруг знакомого парня в пилотской форме. Он стоял на сухой бетонной площадке и улыбался.
Мы шагнули навстречу друг другу — это был Сулико Шавидзе, второй пилот Надиного самолета…