А вечером он писал:
«…Ты знаешь, Лиль, я начинаю завидовать бездельникам. Удивлена? Нет, правда. И это открытие я сделал вчера вечером, когда бродил по городу. Представляешь, после нашей заводской бучи — никаких забот, ходи себе преспокойненько, разглядывай афиши и рекламы, залитые огнями. И сколько хочешь раздумывай над жизнью. А как это, наверное, стоит иногда делать! О чем только не передумал. Сделал тысячу всяких открытий. Но свои открытия я БРИЗу не доверю. Только тебе…
Нет, серьезно. В чем состоит жизнь? Учишься, работаешь. Со смены на ходу перекусишь — ив клуб на репетицию. Завтра — тренировка по штанге. Послезавтра — собрание… И так день за днем. А время идет. Не заметил, как и до «четвертной» подобрался. И кому все это нужно? Как ты думаешь?
Мне. Вот мое первое открытие. Да-да, Лиль, мне…»
На минутку представил: вдруг все отпало. Сегодня после смены ему не бежать стремглав на репетицию, завтра не нужно идти в спортзал, послезавтра — на собрание… И так день за днем. Чем бы жил?
«…Каждый человек, если он действительно живет и работает честно, в какой-то мере первопроходчик в новое, свое. Вся его работа, результаты его труда — это, согласись, кирпичик будущего. А будущее — это люди. Ведь вот кто-то когда-то первым ударил камнем о камень, высек такое чудо — огонь. Невозможно представить нашу жизнь без огня…»
Он даже зажмурился — так неожиданно ударило в глаза сияние родной Донетчины. Он видел ее с высоты ночного неба, когда летел сюда, в одесский дом отдыха. Это было красиво, как в сказке, — море огня… Словно расплавленной сталью кто-то брызнул из огромного ковша, и она далеко расплескалась по земле, рассыпалась мириадами брызг. А металлургический завод казался грядой огнедышащих кратеров. Кто-то в самолете запел:
Вспомнился рассказ сталевара Даниила Рябцева о том, как он, сельский паренек, впервые пришел в мартеновский цех. Дышащие жаром печи слепили глаза, настораживали и пугали. Нестерпимо тяжелым, горьким казался воздух, которым приходилось дышать, угрожающе рычали завалочные краны. Нужны были годы, чтобы он привык, акклиматизировался, сроднился с горячей и разноголосой бучей мартена.
А он, Володька, и родился в сполохах завода, он был кровным сыном земли, которую называли всесоюзной кузницей, в горнах которой никогда не гасло пламя. И представить свою жизнь без этого чудодейственного огня, в котором рождается стальное могущество Отчизны, он не мог…
Взгляд упал на рисунок, сделанный днем: из воды выходит царевна моря. А коса у нее уложена коронкой, как у Лили, цвет волос, как у Лили, глаза, как у Лили. Она шутливо грозит ему пальцем и шепчет — тоже голосом Лили: «Оставь ты хоть здесь свои производственные дела, не думай о них. Что тебе, больше всех нужно? Ты не директор завода, не начальник цеха, ты всего лишь разливщик стали, твое дело маленькое…»
«Нет, ты, Лилечка, не возражай. Это очень серьезно. Человек оставляет, обязательно оставляет свой след на земле…
Представь себе, пуля убила молодого солдата. Одного. Однако в итоге она убила и его будущих детей. И детей этих детей. Одна крошечная пуля — всего девять граммов свинца! — сделала целую просеку в человечестве.
А мне, Лилечка, хочется жить так, чтобы не голая просека прошла за мной, а живой человеческий след, по которому бы шли люди…»
Он прочитал вслух последнюю фразу и снова склонился над столом: «На сегодня, наверное, хватит. Совсем зафилософствовался.
Еще одно, последнее… Я соскучился о тебе. Вот возьму завтра билет — и прощай, Одесса… Скорей бы увидеть всех наших! Видно, отдых не по мне. Был бы я врачом, всем бы выписывал один рецепт — работать!
…Уже поздно. Ложись спать.
Спокойной ночи. Целую. Твой Володька».
Была весна, был первый день мая. Был праздник в природе и праздник в сердцах людей…
Утром сошлись на площади около главной конторы, выстроились в колонны и с флагами и транспарантами, что алыми парусами трепетали над головами, двинулись в центр города.
Гнулась под ногами натертая до блеска весенним солнцем широкая лента асфальта. Слева за высокой стеной перекликались металлическими голосами заводские корпуса. Огромный и неутомимый работяга-завод и в этот праздничный день был охвачен высокоградусной горячкой труда. А справа за изгородями Старой колонии салютовали людям первой зеленью и первым весенним цветом ветвистые деревья. И светило солнце, и звенел смех, и играла музыка… Сначала зазвучал марш, под звуки которого ходили на майские праздники еще наши отцы и деды. А потом кто-то затянул песню о штурмовых ночах Спасска и волочаевских днях, и сотни людей подхватили ее. А потом из-под горячих пальцев баяниста вырвалась мелодия танца, и кто-то, обхватив Володю за плечи, вытолкнул на середину живого человеческого круга, что двигался вместе с колонной. Он нырнул было в свою шеренгу, но в него уже вцепились четыре девичьи руки и снова вытянули на середину круга. Одна из девчат тут же растаяла в толпе, а другая задорно взмахнула перед его лицом платочком: