— Умеряй свой пыл, — не раз советовал ему Лисицын. — Нельзя требовать, чтобы все вот так сразу перековались, сознательными стали. Убеждать людей надо.
Николай соглашался с этими доводами, не раз клял себя за несдержанность и вновь срывался, когда сталкивался с леностью, разгильдяйством…
Нина Львовна Гутман, одна из первых изяславских комсомолок, рассказывала: «Николаю прощали горячность. Он ведь по натуре был очень отзывчивым, последним всегда поделится. И скромным. Нигде себя не выпячивал… Его очень уважали…»
И все, кто работал с ним тогда, единодушны в оценках: был горяч в работе, верил в людей, ни в какой форме не воспринимал ложь, скрывал мужественно болезнь… Все знали и о «слабости» комиссара. В любую свободную минутку заскакивал в детский дом, что недавно при его содействии открыли в Изяславе. Городская комсомольская ячейка устраивала субботники — ремонтировали помещение, благоустраивали двор. Подключили и молодежь из воинской части, те помогли бельем, одеялами, выделили для летнего лагеря палатки.
Любил Николай с детьми петь: «Орленок, орленок…», «Мы кузнецы…», «По морям, по волнам…», «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем…» Пели все азартно. В годовщину комсомола устроили обед с конфетами и пряниками. Ребята собрали для него кулечек, тронув Островского до слез. Уходя, он незаметно передал этот кулечек воспитателям, и те на другой день раздали ребятишкам сладости. Любил говорить: «Дети — наше будущее».
И еще одно письмо Николая Л. Бернфус, дочери врача бердянского курорта, где он лечился после госпиталя: «Спросите меня: что у меня осталось родного, дорогого? Только одна партий и те, которых ведет она. Вы мне писали: что дает она мне? А дает то, что я не имею, это то что движет нами — сильное, могучее, чему мы преданы всей душой…»
Это письмо было послано накануне события, ставшего праздников всей его жизни.
На 9 августа 1924 года было назначено собрание коммунистов Изяславской партячейки. В протоколе отмечалось единогласное решение: перевести тов. Островского в действительные члены КП(б)У, считать его коммунистом ленинского призыва. Это было выражением особого доверия. И здесь первым поручителем Николая был Лисицын. Встретились они с Лисицыным не скоро, уже после выхода книги «Как закалялась сталь». После Изяслава Николая Николаевича направили парторгом ЦК партии на завод имени А. Марти в Николаев. Затем партмобилизовали в Военно-техническую академию, работал в одном из военных округов. В архивах сохранилось его последнее письмо от 13 июля 1035 года: «Здравствуй, дорогой Коля! Сегодня у меня удача — я вновь увидел на вокзале Митю, и именно тогда, когда он едет к тебе. Итак, я имею возможность передать тебе мои пожелания п, главное, здоровья…»
Николаю осталось прожить в Изяславе считанные недели: еще проведет он Праздник урожая, еще объедет сельские комсомольские ячейки. Окружном партии будет рекомендовать Островского в партшколу, и он, колеблясь, станет советоваться с Николаем Николаевичем, ехать ли ему на учебу.
Медицинская комиссия внесла в эти планы свои жесткие коррективы: Островского направили на лечение в Харьковский медико-механический институт. Он уедет с надеждой на скорое выздоровление, и Николай Николаевич стиснет его на прощание в стальных объятиях, пожелает побыстрее вернуться… Начнутся тяжелые годы жизни неистового комиссара. Островский будет прикован к больничной койке — и, непокоренный, удивит мир железной стойкостью, не вмещающейся в рамки обычного понимания целеустремленностью. Он выплеснет на страницы своих книг врожденный талант рассказчика, они с триумфом обойдут всю планету, он высоко пронесет звание коммуниста. И первый космонавт мира Юрий Гагарин скажет, что его духовным наставником был Николай Островский.
Обращаясь к молодежи, Николай Островский призывал не просто созерцать, как растет «дворец человеческого счастья», а требовал: «…пусть ваши руки будут по локоть измазаны цементом и глиной, иначе в доме, построенном не вашими руками, будет вам и холодно и стыдно». Он имел моральное право так говорить, ибо руки его всегда были по локоть в цементе, до последнего вздоха он находился на посту, — боец, коммунист, писатель. Романы «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей» обошли планету. И не данью читательской моде можно объяснить миллионные тиражи, выход книг Островского в далеко не прогрессивных издательствах капиталистических стран. С этих страниц поднялся новый герои, человек, рожденный революцией, воспитанный партией. Павка Корчагин вместе со всеми строил Днепрогэс, заводы, каналы в пустыне. С оружием в руках отстаивал святые рубежи нашей Родины в лихую годину фашистского нашествия, а затем восстанавливал из руин города. Павка Корчагин вместе с нами покоряет космос и добывает уголь, плавит сталь и водит тяжеловесные поезда, прокладывает великую магистраль в тайге и поднимает гиганты энергетики.
«Самое прекрасное для человека — всем созданным тобой служить людям и тогда, когда ты перестаешь существовать». Эти слова Н. А. Островского могут служить эпиграфом ко всей его жизни.
— Скажите, вы очень страдаете? Ведь вот вы — слепой. Прикованы к постели б течение долгих лет… — Это вопрос корреспондента «Москау дейли ньюс».
— У меня просто нет времени на это, — ответил Островский.
Слова «комсомол» и «партия» были наполнены для него особым созидательным смыслом. И не случайно он сказал однажды: «В моем партийном билете лежит маленький сынишка, билет Ленинского комсомола, и этот сыночек старше своего папаши, партийного билета, на пять лет. И в этом есть что-то прекрасное и замечательное…»
Георгий ЯКОВЛЕВ
Борис ДЗНЕЛАДЗЕ
Март семнадцатого года. Тифлис. Медь оркестров «Марсельеза». Лобзания. Восторги по поводу волшебной свободы…
В здании городской управы на Эриванской площади неторопливо, с большой помпой заседает конференция «Союза учащихся марксистов Закавказья». Тщательно отрепетированный «экспромт». Объединенная делегация тифлисской дворянской мужской гимназии и реального училища предлагает направить приветственный адрес высокочтимому ОЗАКОМу. Полностью — Особый Закавказский комитет, облеченный Временным правительством «всеми правами наместника».
Зачитать приветствие угодно самому председателю конференции. Его обрывает невысокий худощавый паренек Борис Дзнеладзе. Тонкое, к подбородку суженное лицо Бориса бледнее обычного.
— Опомнитесь! Отдайте себе отчет — кого вы собираетесь приветствовать?! Тех, с кем завтра нам неминуемо вступать в борьбу! Не забывайте — наша революция еще впереди!..
Смятение, шум, крики: «Долой, выведите его из зала!» Возгласы одобрения: «Браво, Борис!.. Ура большевикам!»
Инцидент обсуждался в высших сферах. «Отец кавказской демократии» Ной Николаевич Жордания с некоторой долей снисходительности:
— Борис Дзнеладзе? Помню, тихий мальчик-сирота. Наша кухарка в Озургетах зазывала его помочь выбить ковры, наколоть дров… С малых лет предоставлен себе. Заблудшая овна… При случае надо вразумить…
Будет случай, хотя и не так скоро. До того многое еще произойдет и в государственном устройстве Кавказа, и в борьбе политических партий, и в людских судьбах.
Разношерстный «Союз учащихся марксистов» продержится недолго. Тихо уйдет в небытие. Вместо него с сентября девятьсот семнадцатого года — «Организация молодых специалистов-интернационалистов «Спартак». Заслуженный, прямой предшественник комсомола Грузии и Армении. И два «внеклассовых, всенациональных» объединения грузинской и армянской молодежи.
На первом учредительном собрании «Спартака» в клубе на Авлабаре Дзнеладзе оглашает манифест:
«Ко всем тем, кому дороги интересы и будущее пролетариата… кому еще не вскружил голову шовинистический угар… «Спартак» обращается к вам, ко всем молодым борцам, призывая вас создать свои местные и общие организации и всегда и всюду горячо поддерживать революционное движение интернационального пролетариата… в особенности на Кавказе, где атмосфера пропитана национальной рознью. Здесь еще больше трудностей придется побороть интернационалистической молодежи, ее «Спартаку»…»