Каждый на своем посту — громи своей работой врага!
Каждый на своем посту — учись разить врага в самое сердце!
Поднимайся, молодежь! Не отдадим фашистским бандитам своей юности!
Да, советские летчики не отдавали врагу своей юности, они, побеждая в сражениях, гибли юными, чтобы такими вечно остаться в памяти друзей, в памяти всего народа.
Она вся лучилась радостью, эта молодая жизнерадостная женщина. Летчики открыто любовались ее сияющими глазами, легкой походкой и вспоминали своих любимых подруг, таких же нежных и радостных в счастье, твердых в минуту испытания, как Валя — жена летчика Даниленко. Еще больше все обрадовались, когда узнали, что Валя привезла подарки от семей летчиков, эвакуированных в город Переславль-Залесский.
— Что ж, товарищ Даниленко, — сказал майор Королев, — от дежурства я вас сегодня освобождаю.
Со счастливого лица Даниленко сошла улыбка:
— Прошу вас не делать для меня никаких скидок, — твердо сказал он. — Нарушать порядок, установленный в части, я не буду. А Валя… поймет меня.
Даниленко заступил на дежурство и по первой же тревоге ушел в небо.
Валя, сжав кулачки, смотрела, как взмывает его самолет. Она не знала, что видит мужа в последний раз, что это их прощание. Никто этого не знал. Никому и думать об этом не хотелось — слишком бы невероятным, чудовищным это было… Но это случилось. Самолет Даниленко на аэродром не вернулся. Он преследовал врага и был сбит.
В тот вечер Виктор не мог уснуть — Даниленко, как живой, стоял перед глазами. Потом всплыло белое, без единой кровинки лицо Вали…
Виктор рванул воротник рубахи, сел на постели, достал дневник. Нашел последнюю свою запись. Перечитал: «В глубине моих чувств отражались, как дикий кошмар, взрывы немецких бомб, плач раненых детей, стоны стариков, девушек и юношей. Мне казалось, я видел, как маленькие дети простирали свои крохотные ручонки, взывая к нам, летчикам — защитникам Москвы, о помощи, о спасении их жизней, о спасении жизни их отцов, матерей.
Я вспомнил рассказы моей матери о брате Павле, которого утопили в Волге белогвардейцы в годы гражданской войны. Я вспомнил о самоотверженной борьбе комсомольцев — героев произведения Н. Островского «Как закалялась сталь» с оккупантами и белогвардейцами. Мне так и хочется сказать: «На меня надейтесь, я не подведу». В моем сознании возникла гордая мысль о том, что я являюсь воспитанником Коммунистической партии, Ленинского комсомола, что на мою долю выпала сложная и почетная задача — защищать столицу любимой Родини от фашистских варваров».
Виктор вспомнил, что это он записал в ночь перед тараном. А сейчас он напишет, что клянется мстить врагам и за Даниленко, и за всех юных и смелых, кто пал от рук коварного врага. Он взял ручку. Подумал. Отложил ее. Закрыл дневник. Нет, он напишет завтра, когда дернется с полетов, когда ему будет о чем писать.
На следующий день девять советских истребителей во главе с командиром полка Королевым поднялись в небо для «свободной охоты». Среди них был и Виктор Талалихин.
Самолеты шли двумя группами — ударной и прикрывающей. Погода была самой подходящей — местами облачность опускалась до 100 метров.
Наконец невдалеке от линии фронта командир заметил шесть самолетов противника. Они методически, летая друг за другом, сбрасывали бомбы на наши боевые порядки.
Самсонов и Талалихин набрали высоту, скрылись в густых, белых, как горы хлопка, облаках. Остальные истребители начали сближаться с противником.
Фашисты не ожидали атаки. Строй их рассыпался. И в это время молнией обрушился Талалихин на один из «юнкерсов». Несколько очередей — и враг рухнул вниз. В том же бою товарищи Виктора уничтожили еще два вражеских самолета.
Виктор возвращался на свой аэродром удовлетворенным. Они хорошо отомстили за Даниленко. А вообще, хорошо бы сделать Даниленко памятник, у подножия положить не цветы, а груду обгоревших обломков сбитых фашистских самолетов.
Вечером прибывший в часть генерал-лейтенант передал личному составу благодарность командующего за успешное проведение боевой операции. Все летчики, сбившие самолеты, были представлены к награде.
…Утро 27 октября выдалось пасмурным. «Вот-вот Дождь брызнет», — думал Виктор, направляясь к самолету. Он не любил небо таким безликим, серым. Он любил, когда оно распахивалось над ним бездонным ярко-голубым манящим куполом или когда звезды доверчиво смотрели с него, глубокого, темно-синего, бархатного. И Виктор был убежден, что у неба свой запах. А вот такое, серое, пасмурное, нет, не любил он такого неба…
Два МиГ-3 и четыре И-16 ушли в небо. Ушли под командованием Виктора Талалихина. Задание было — Прикрыть свои войска в районе подмосковной деревушки Раменки.
Облака прижимали летчиков к земле. Видимость была плохая. Уже над самой Каменкой заметили шесть «месершмиттов». Что же, шесть на шесть.
— Действовать по звеньям! — приказал Талалихин. Он ринулся в бой первым. И скоро рухнул вниз сбитый им «мессершмитт».
— Не ушел, подлец. Отлетался над нашей землей. _ Эти: слова Виктора услышали на командном пункте.
Это были последние слова героя. Три «мессершмитта», пропоров облака, вынырнули около его самолета и открыли огонь. Виктор сбил еще одного фашистского аса. И тут пуля попала ему в голову. Истребитель нагнул крылья и стремительно пошел к. земле.
И земля приняла его — того, кто до последнего дыхания защищал ее.
…21 час 45 минут. Как всегда, выстраивается первая эскадрилья на вечернюю поверку.
— Герой Советского Союза младший лейтенант Талалихин Виктор Васильевич, — говорит старшина.
— Герой Советского Союза младший лейтенант Талалихин пал смертью храбрых в бою за свободу и независимость нашей Родины, — отвечает правофланговый, и вздрагивает от волнения его голос, звенит, как натянутая струна.
Григорий ГЛАДКИХ
Зоя КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ
Вечером 26 ноября 1941 года на передовой стало вдруг тихо, и эта неожиданная тишина словно бы оглушила бойцов. Почти два месяца непрерывно, днем и ночью, грохотало сражение, фашисты старались прорваться, раздробить наш фронт, теснили наши войска. Так было от Вязьмы до подмосковных полей, до Звенигорода, Кубинки, Наро-Фоминска. А в этот вечер как отрезало: разом прекратили огонь вражеские орудия, минометы, пулеметы, лишь изредка срывались короткие автоматные очереди. За всю ночь — ни одной атаки. На следующий день — тоже.
Творилось что-то странное, непонятное. Повсюду на подступах к столице продолжалась упорная битва, решался дальнейший ход войны, решалась в конечном счете судьба нашего государства, а на прямой дороге к Москве с запада, где у противника имелось особенно много сил, было тихо.
Нет, не облегчение, а беспокойство, нарастающее напряжение испытывали в эти часы и дни бойцы и командиры 5-й армии, оборонявшие Можайское направление. И особенно, конечно, тревожился опытный генерал — командарм Л.А. Говоров, Уж он-то знал, что противник еще не выдохся, что у гитлеровцев есть резервы, в том числе танковые части, способные нанести сильный удар. Так почему же затишье, что задумал коварный враг? Отдыхает, набирается сил перед новым броском? Перегруппировывает войска на другой участок, чтобы атаковать там, где наши позиции слабее? Или еще что?
Главное теперь — выяснить намерения гитлеровцев. Генерал Говоров приказал вести разведку непрерывно, всеми средствами, использовать не только войсковых разведчиков, но и партизан, диверсионные группы. Однако таковых было немного. Верейские партизаны действовали южнее, можайские — значительно западнее.
Говоров потребовал собирать любые, хотя бы косвенные, сведения о фашистах. Где танковые части? Куда отошла с передовой пехота? Где концентрируются склады? На каких дорогах интенсивное движение? Среди других мероприятий было предусмотрено и такое: разведчикам, партизанам, диверсантам в ночь на двадцать восьмое и в ночь на двадцать девятое ноября учинить пожары в деревнях, в населенных пунктах, где располагаются гитлеровцы. С десяти вечера до полуночи. Наша авиация засечет объекты. Это поможет уточнить дислокацию войск противника.