Выстрелы в деревне ухали раз за разом. Стреляли и возле конюшни. Пуля свистнула над головой и подстегнула Зою: она побежала быстрее.
В низине снег выше щиколоток. Девушка выбилась из сил. Остановилась, вытерла мокрое лицо и только тут сообразила, что лощина увела ее куда-то в сторону. И довольно далеко. Во всяком случае, даже проблеска пожара отсюда не было видно, а выстрелы раздавались глухо — ветер относил звук в сторону.
Зоя растерялась: где же искать Бориса? Метнулась из лощины наверх и сразу очутилась в лесу. Но это был совсем не тот лес, в котором скрывались они с Крайновым и где должны были встретиться. Там росли елки с березами, было много кустарника, а здесь редко стояли стволы старых деревьев.
Она попыталась успокоиться, подумать без спешки, определить направление. Борис ждет ее. Может, совсем рядом. Но где? Куда повернуть? Пропал и последний ориентир — прекратилась стрельба. Зоя шла наугад, все еще рассчитывая на счастливый случай. Шла долго, вспоминая, как учили ее находить стороны света. По муравейникам можно, они с южной стороны стволов, где греет солнце, но какие сейчас муравейники! По годовым кольцам на срезах пней. Тоже отпадает.
На какой-то поляне Зоя прислонилась к стволу. Так устала, что не хотелось двигаться. Посидеть хоть бы немного. Холод пробирался под одежду. Сами собой опустились тяжелые веки. Стало вроде бы лучше.
И вдруг она услышала странный звук: над головой мертвенно, по-костяному стучали под ветром закоченевшие ветки. Зоя даже вскрикнула, оттолкнулась от дерева и быстро пошла по просеке, начинавшейся от поляны. Кажется, на юг или на юго-запад. Во всяком случае, не надо отчаиваться. Не в пустыне же она! Просека обязательно приведет куда-нибудь. На другую просеку, на дорогу, в деревню, к избе лесника. Там можно сориентироваться. Только не стоять, не расслабляться. Идти и идти!
Ей повезло. В эту ночь встретила она партизана, который привел ее в землянку, в тепло, накормил. Зоя уснула.
— Татьяна… Таня… — выплыл из пустоты чужой голос. Девушка вскинулась, ударившись о потолок землянки. В руке — наган.
— Какая Таня? Кто?
— Не ершись, убери пушку-то, — сказал партизан. — Сама так назвалась, нам все одно. Ухожу я, потолковать надо.
Зоя натянула сапоги, накинула пальто. Выглянула из землянки — свет резанул по глазам: бело и ярко было в лесу, на ветках снежные нависи, как кружева.
— Стихло, — удовлетворенно произнес мужчина, глубже нахлобучивая шапку. — На столе провиант тебе оставил. А мне пора. Может, ворочусь, а может, и нет. У меня в лесу домов, как у зайца теремов. Ну а ты? Надолго останешься?
— Я тоже пойду, только не сейчас, а под вечер.
— Это вернее, — согласился мужчина. — Возле землянки-то не следи. Шагай по оврагу вверх, он прямо на просеку выведет, где встретились.
— Мне бы к речке попасть, к Тарусе.
— На северо-восток держи. Как дойдешь до пересечения просек, бери влево и никуда не сворачивай. Да смотри не проскочи с разбегу, речонка такая, что в половодье петух пешком перейдет. А сейчас замело, сровняло. Лед ногой щупай.
— Спасибо, — сказала Зоя, — очень большое вам спасибо за все.
Вернувшись в землянку, она напилась чаю и почувствовала, что ее опять клонит в сон: слишком утомилась и наголодалась. Снова залезла на нары и лежала в тишине и тепле. Теперь она запомнит дорогу сюда, к этой землянке, расскажет своим. Только когда, где?
Борис, конечно, возвратился в лагерь, а лагеря ей самой не разыскать. Значит, надо переходить фронт. Добраться до Тарусы, повернуть вправо и идти к Наре. А если повернуть влево, то вскоре доберешься до истоков Тарусы — Зоя хорошо представляла карту этого Района. Начинается речка в болотах возле Петрищева. Они с Борисом часть пути проделали вчера как раз по долине речушки. Крайнов, наверное и назад, шел по ней, а Зоя шарахнулась в сторону. Сама виновата. Тан она и скажет командиру, когда вернется. Выполнила, дескать, задание, а потом допустила ошибку…
Но выполнила ли? Зоя даже приподнялась. Как же она не сообразила раньше? Постройки они с Борисом подожгли, это факт. Только в какое время? В самый снегопад, когда ни один самолет не поднялся в воздух. Если и поднялся, то летчик не мог разглядеть ничего. И потом еще долго валил снег, до самого утра, вероятно.
Значит, главное-то не сделано! Чем же гордиться, о чем докладывать? Может, хоть сегодня погода будет ясная, и Борис снова… Но нечему Борис? Ему далеко идти, у него других забот много. А у Зои одна — выполнить то, что поручено. Она должна снова идти в Петрищево, просто обязана довести начатое до конца.
Приняв решение, Зоя успокоилась. Можно отдыхать часов до четырех, пока наползут сумерки. А этот партизан не поверил, кажется, что ее зовут Таней. Не очень твердо произнесла она это имя, хотя вспомнилось оно не случайно. Зоя ж раньше думала: в случае чего назовет себя так в память о Тане Соломахе, героине гражданской войны. Несколько раз Зоя перечитывала очерк о ней, читала вслух, маме и брату. И так ярко представляла себе подвиг мужественней девушки, будто своими глазами видела и пережила все вместе е ней. Враги били Таню шомполамиг на ее- глазах шашками зарубили товарищей, но она ничего не сказала белогвардейцам, не запросила пощады…
Речку Тарусу Зоя нашла без труда. Встала над замерзшей водой, задумалась. Так хотелось повернуть вправо, к своим! Последнее испытание, последнее напряжение — перейти линию фронта. Можно будет наконец расслабиться, помыться, написать письмо маме. Но отсюда до Петрищева часа полтора хорошего хода, а ночь светлая, не то что вчера. Самолеты вполне могут летать, пожар будет виден издалека. «Какие еще колебания? Стыдно!» — сказала она себе.
Идти можно не торопясь, время еще раннее, а поджигать лучше поближе к полуночи. Зоя несколько раз отдыхала. Лес чопорный, строгий: деревья не шелохнутся. Особенно красивы елки, ровной цепочкой выстроившиеся вдоль просеки.
Зоя постояла бы, любуясь, но у нее начали мерзнуть ноги. Холод торопил ее.
На этот раз с опушки хорошо просматривалась окраина деревни. Несколько добротных высоких домов и сараи, повернутые глухой стеной к лесу. Три или четыре длинных сарая стояли особняком, на отлете, до них было ближе, чем до изб.
Туда — осторожно, а там — быстро. Облить стену, поджечь и сразу назад. Только вот пальто мешает, когда летишь опрометью. Может, повесить его пока здесь на сучок? И вернуться по своим следам.
Так она и сделала: сняла пальто, оставшись в теплой куртке. За спиной — тощий мешок. В кармане бутылка с горючей смесью. В другом — спички. Наган сунут за пазуху. Ну, кажется, все.
Еще раз оглядела деревню. Пусто, тихо, нигде ни огонька. Будто вымерло Петрищево. Лишь над трубой крайнего дома поднимался дым, там топили.
Зоя обогнула ствол старой березы и быстро пошла по открытому полю, не зная о засаде, которая ожидала ее за углом конюшни.
Старшим в гарнизоне был командир 332-го пехотного полка 197-й дивизии полковник Рюдерер. Ему и доложили о поимке «фрау партизанки», у которой имелось оружие и бутылка с горючей смесью. Несомненно, она была из тех, кто минувшей ночью поджег конюшню и несколько домов.
Подполковник по телефону сообщил о партизанке командиру дивизия и спросил, как с ней поступить.
— Мы имеем дело не с единичным случаем, а с организованной акцией, — сказал в ответ генерал. — Другая раненая партизанка захвачена возле совхоза Головково. Вероятно, в зоне дивизии действует диверсионный отряд Русских. Вывод может быть только один: усилить посты. А пойманных партизан уничтожить.
— Но это женщина!
— Для нас нет женщин и нет мужчин, — желчно произнес генерал. — Есть только враги, А приказ о партизанах вам известен.
— Так точно.
— Повесить в полдень, собрав жителей. И постарайтесь основательно допросить ее. Откуда она, много ли их, где база, какова задача? Возьмитесь за это сами, подполковник.
— Слушаюсь, господин генерал.
Судьба партизанки была решена еще до того, как Рюдерер увидел ее своими глазами. Пока она не стала бесчувственным трупом, из нее следовало извлечь максимальную пользу, любыми средствами вырвать нужные сведения. Она все равно обречена.