В комментарии на эту сутру, написанном авторитетным тибетским учителем Агваном Дандаром (1759–1839), сказано, что в буддизме различается пять видов пустоты: 1) отсутствие того, что в будущем имеет появиться; 2) отсутствие того, что было, но исчезло; 3) отсутствие того, чего совершенно нет; 4) отсутствие одной вещи в другой; и, наконец, 5) «небытие человека во время принятия пирамиды из камней за человека – это пустота сущности. Состояние пустоты в этом случае – последнее состояние пустоты; это – основной пункт»161.
Русские новообращенные буддисты убеждены, что христианские критики ошибочно понимают термин «пустота» во втором или третьем из указанных значений, тогда как его нужно «правильно» понимать в пятом, то есть, не как «вакуум», а как некую «неописываемую и невыразимую в категориях и понятиях реальность»162. Эта «реальность», однако, настолько же не совпадает с наблюдаемой реальностью, как не совпадает человек с пирамидой из камней, ошибочно принятой за человека, и даже больше – ничего из того, что мы видим, знаем из опыта или способны вообразить, не соотносится с этой «реальностью пустоты». Приведем основные ее характеристики, согласно традиции северного буддизма:
«1) пустота внутреннего – отрицание абсолютного статуса субъекта; 2) пустота внешнего – отрицание абсолютного статуса объекта, т.е. независимости внешнего мира; 3) пустота внешне-внутреннего – отрицание возможности найти какую-либо абсолютную основу в самом субъектно-объектном отношении, если такой основы не оказалось ни в одной из сторон, в нем участвующих; 4) пустота пустоты – отрицание абсолютного статуса самой пустоты, которая, как и все прочее, не может стать опорой для конструирующего мышления, т.е. рассматриваться в качестве субстанции»163.
Буддистские оппоненты Кураева, рассуждающие о непонимании им «пустоты», в свою очередь, видимо, сами не осознают, что для христианина мир не является пустотой ни в каком из пяти упомянутых вариантов понимания, и подлинной реальности не свойственны ни одна из приведенных выше четырех характеристик. Соответственно, при любом из дополнительных уточнений в этой области, указанное Кураевым противоречие между христианством и буддизмом остается адекватным.
Далее, приведя слова Кураева «Цель Будды – загасить огонь жизни» (С. 436), Загуменнов пишет: «О чем же речь? Оказывается, о Нирване. Что же такое Нирвана? Самый простой ответ – прекращение страданий (третья Благородная истина буддизма). Что же плохого в этом? Страдания вызываются страстями (клешами), и тот, кто отождествляет свою жизнь с ними, естественно, устранение их будет считать смертью».
Приведенный «самый простой ответ» заведомо недостаточен, и дан совсем не в той плоскости, в которой рассуждал протод. Андрей. Христианский рай тоже можно обозначить как прекращение страданий164, однако вряд ли буддистский критик согласится с тем, что это тоже самое, что нирвана. Фактически здесь критик ради создания видимости эффектного контраргумента сознательно игнорирует все, что сказано Кураевым о принципиальном отличии путей к прекращению страданий, предлагаемых христианством и буддизмом.
Достижение цели буддистскими каноническим текстами описывается как наступающее тогда, когда человек, «отсекший желания, ушедший от любви» (Сутра 42-х глав, 2), «отбросив все душевные радости и страдания» (Сутта-нипата, 1.3.66), пребывает в состоянии «ни-удовольствия-ни-боли» (Магга-вибханга сутта), «когда навечно устранён рассуждающий ум со всеми его различениями, привязанностями, неприятиями... когда даже к понятию «истина» относятся с безразличием, ибо [и] оно вносит сумятицу» (Ланкаватара-сутра, 13); когда «все свойства сознания прекратят свое существование» (Махаяна шраддхотпада шастра, 3); когда человек становится тем, у кого «разум на пути к развеществлению достиг уничтожения желаний» (Дхаммапада, 11.154), тем, «кто здесь избежал привязанности и к доброму и к злому... в ком угасло желание существовать... кто хладнокровен и отрезает себе путь к новому рождению» (Дхаммапада, 26.411–412,415).
Это намного более чем просто «прекращение страданий». Интерпретация такой цели как «погашение огня жизни» отнюдь не беспочвенна и требует более серьезного уровня обсуждения, чем демонстрирует критик.
После этого Загуменнов пытается опровергнуть высказывания Кураева о негативном отношении к женщинам в аскетических предписаниях, адресованных буддистским аскетам. Для этого он почему-то сравнивает количество страниц, посвященных борьбе с блудными желаниями в «Дхаммападе» и в «Добротолюбии», хотя первое представляет один сравнительно небольшой трактат, а второе – пятитомное собрание трудов десятков авторов. Удивляет то, что критик совершенно игнорирует приведенные протод. Андреем пространные цитаты из буддистских джатак на эту тему. Желая переадресовать христианству упрек оппонента, Загуменов приводит цитату из прп. Антония Великого: «Похоть же и гнев суть причины всех зол» и комментирует: «Отметим: «всех», т.е., вопреки уверениям уважаемого дьякона, как раз христианство возводит отношение к женщине в степень «последних истин»».
161
Дашиева А.А. Из истории тибетских комментариев к «Хридая-сутре» // Вестник Бурятского Госуниверситета № 8, 2011. С. 154.
163
Терентьев А.А. «Сутра сердца Праджня-пара-миты» и ее место в истории буддийской философии // Буддизм: История и культура. М., 1989. С. 13.
164
«И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Откр.21:4).