Например, Арсеньев, комментируя выражение Кураева «для буддиста нет живых существ», критик пишет: «Неверно. Для буддиста нет мертвых» – никак не поясняя и не обосновывая свое заявление. Точно также он объявляет, что протодиакон говорит «ложь о том, что с точки зрения буддизма переродиться в Раю нежелательно (на самом деле – весьма желательно)». Кто и на основании чего определил это «на самом деле» – не поясняется. Вместо авторитетных цитат и аргументов критик оперирует декларациями: «это очевидно», «все тибетские Учителя утверждают прямо противоположное» и т.п.
Между тем сам текст показывает, что представления критика о буддизме отнюдь не всегда отличаются точностью и адекватностью. Например, он пишет: «Суждение [Кураева] о том, что Будда был разочарован миром – тоже неверно. Ни в одном тексте не говорится о разочаровании Будды» В 14 главе Лалитавистары описывается разочарование Будды, когда он узнал о существовании старения, болезней и смерти в мире. Следующий тезис: «[Кураев говорит, что] «Гаутама – беглец». – Будда никуда не бежал». 15 глава Лалитавистары описывает бегство молодого Будды из дворца своего отца. Автор уверенно заявляет: «Ни в одном буддийском тексте не сказано, что мир иллюзорен», и «Нет ни одного буддийского текста, призывающего к человеческим жертвоприношениям» – что не соответствует действительности, как мы уже показывали ранее.
Арсеньев пишет: «Никуда не годится также тезис [Кураева] о том, что идея Бодхисаттв – поздняя. Пардон муа, но эта идея присутствует в буддизме с самого начала». Само слово «бодхисаттва» встречается и в ранних буддистских текстах палийского канона, однако обозначает оно там просто человека, вставшего на путь, но еще не достигшего просветления. А вот собственно обсуждаемая Кураевым махаянская идея бодхисаттвы как того, кто, достигнув просветления, откладывает уход в нирвану ради спасения других существ, появилась уже позже и утверждение о ее «изначальности» голословно.
Такую же степень «осведомленности» критик демонстрирует и в отношении других религиозных традиций. Например, он заявляет, что «в бон со времен Шенраба Миво (т.е. основателя – д.Г.М.) были запрещены любые кровавые жертвоприношения». В действительности религия бон как раз широко практиковала кровавые жертвоприношения, и отказалась от них лишь в Х веке под влиянием буддизма169.
Упомянув «рассуждение Кураева о кастах в Индии», буддистский критик сетует, что протодиакону «явно неизвестно, что касты в Индии упразднены». В свою очередь, самому критику явно неизвестно, что касты упразднены лишь «на бумаге», но остаются реальностью индийского общества170.
Указанию протод. Андрея на то, что основатель тибетского буддизма Падмасамбхава «укротил демонов» и заставил их строить монастырь Самье Арсеньев противопоставляет историю про Соломона, который якобы сумел заставить демона Асмодея строить Иерусалимский храм. При этом буддистский критик, видимо, не знает, что эта история взята из Талмуда и к христианству никакого отношения не имеет, так что ссылку на нее как на контрдовод в полемике с христианином, вряд ли можно счесть удачным ходом.
Как и другие критики, Арсеньев касается вопроса Джа-ламы, уверяя, что тот «зверствовал как солдат… а не как буддист… это действия воина, а не священнослужителя». Он пытается защитить миф об исключительной мирности и бескровности истории буддизма, выставляя Джа-ламу как исключение, подтверждающее правило: «за всю историю буддийской культуры оппоненты сумели найти только одну личность... Джа-лама». Относительно войны между буддистскими школами «желтошапочников» и «красношапочников» критик также пытается представить ее как якобы единственный пример, когда в качестве противопоставления спрашивает: «стало быть, за всю историю христианской Европы там только одна война приключилась?» Как видим, этот критик также апеллирует к мифу о миролюбивости буддизма как к чему-то самой-собой разумеющемуся, хотя сведения о многочисленных войнах в истории буддистских стран не являются тайной за семью печатями. Все это наглядно показывает степень мифологизированности представлений об истории буддизма у современных русских буддистов.
Примечательно, что и Арсеньев и все прочие буддистские критики книги протодиакона, высказываясь о Джа-ламе, при этом обходят молчанием факт истребления христиан в буддистской Японии, о котором написано в той же самой книге.
На фоне защиты «миролюбивости» буддизма, особенно выделяются такие высказывания буддистского критика в адрес православного оппонента: «Речь [идет] именно о буддизме как о религии, представляющей, с точки зрения Кураева, опасность для России. За это надо Кураева бить»171; «По хорошему, он заслужил смертной казни»172. Вообще высказывания и критика и других буддистов на этом и других форумах зачастую носит явно издевательский и хамский характер. В тех редких случаях, когда кто-то из посетителей указывает на этическую неприемлемость подобного отношения, буддистские апологеты настаивают, что это правильно, ссылаясь на резкие пассажи против брахманистов, содержащиеся в канонических буддистских текстах. Тем самым они невольно подтверждают один из аргументов прот. А. Кураева против мифа о мирности и толерантности буддизма.
170
Dalmia Sh. Te Tragic Truth About India’s Caste System // http://reason.com/archives/2012/01/24/.