В последний день мира будет решительное и совершенное отделение «правых» от «левых»; теперь этого еще нет: как на ниве пшеница нередко перемешана с плевелами, так на грешной земле люди «правые» мешаются с «левыми», да и в самих людях нередко воззрения правые смешиваются с довольно левыми. Оттого происходит, так сказать, пестрота: иной считает себя вполне «правым», но в нем таится такое левое воззрение, что правый остерегается входить с ним в близкое общение. Пример: некоторые патриоты позволяют себе неуважительно отзываться о праведниках Ветхого Завета, применяя к их деяниям высокие идеалы Нового Завета и таким образом входя в коренное противоречие с учением Церкви и святыми отцами. Истинно правый человек сего никогда себе не допустит: он верный сын Церкви, и ее учения для него выше всех личных соображений, хотя бы казалось и «научных».
В наши дни всего острее разделяют правых и левых основные вопросы государственной жизни, которые ставятся «правыми» на их знамени: Православие, Самодержавие и Народность. Казалось бы: еще православие — вопрос прямо церковный, а самодержавие и народность какое отношение имеют к Церкви?
Ответ на эти вопросы дает сама жизнь. Теперь, благодаря войне с немцами, стало для всех очевидно, к чему ведет наш простой народ вера немецкая, штунда и баптизм, не говоря о других сектах. Несчастные совращенные перестают быть не только православными, но и русскими, становятся врагами родной Церкви, теряют облик своей народности; Православный Самодержавный Царь становится чужим для их души, они начинают предпочитать немецкого кайзера родному Царю. Все их миросозерцание становится чужим; не русским. Есть свидетельства, что даже и внешний их облик становится нерусским. Ясно, что такие люди потеряны для России как дети, как верные сыны. Люди «правые» видят это, скорбят и ревностно отстаивают веру православную даже во имя самой России, не говоря уже о духовной стороне дела, о спасении душ своих братии. А для левых — все веры хороши, они готовы дать полную свободу всякой пропаганде, будь то немецкая или еще иная какая. Для них и превращение русских в немцев не имеет большого значения, — лишь бы их идол — принцип свободы исповеданий был сохранен. Равным образом для правых самодержавный образ правления в родной России — неприкосновенная святыня, за которую они готовы душу свою положить; тогда как для левых — это устарелый режим, который надо упразднить. Правые видят в лице своего Царя — родного отца, с которым входить в какие-то договоры, в конституцию — есть святотатство, грех пред Богом, отступление от заповеди Божией: «Чти отца твоего и матерь твою», потому что Царь есть Богом данный отец народа, беззаветно любимый, облеченный от Самого Бога, Божией милостию, всеми правами отца, законодателя, как бы во образ Бога Вседержителя. «Бог, — говорит митрополит Филарет Московский, — по образу Своего Вседержательства дал нам Царя Самодержавного», которого и помазал в великом таинстве миропомазания, даровав ему и силы, и мудрость для управления народом. Левые ничего этого не признают: для них Царь — такой же человек, как и все «президенты», с которым можно входить в договоры, условия, а следовательно, которого, в известных им случаях, можно и не слушаться; это само собою вытекает из учения об ограниченной царской власти. Отсюда — мечты о конституции, о постепенном, если уж нельзя сразу, захвате власти, о превращении Царя в какой-то безвольный фетиш, который только «царствует, но не управляет», Церковь учит и правые веруют, что сердце царево в руке Божией; левые никогда этого не скажут: они совершенно чужды этого мистического элемента в народной душе. И пока Россия православна, дотоле она будет и самодержавна: это отлично понимают вожди левых, стараются всемерно ослабить православие, предоставляя всякие льготы для инославных, для раскольников и еретиков. В глубокой основе православия лежит святая христоподражательная черта — смирение; всецелое, в простоте сердца, доверие и верность Богу и Его Церкви; а отсюда и Богом поставленному Царю; православный думает, что не его дело рассуждать о каких-либо его гражданских, политических правах, пока эти права не станут его долгом, особенно в отношении к государству. Исполнить долг — он должен, даже до мученичества, и тем легче он исполнит его, если это его право. Левые думают обратно: они всюду ищут своих прав, нередко забывая даже о долге. И другим они всячески внушают искать разных «прав» во всех областях жизни. Их мышление идет в обратном порядке: правый говорит: забудь о своих правах, исполняй прежде всего свой долг, а право осуществляй только тогда, когда оно станет твоим долгом. Левый говорит: ты должен прежде всего добыть свои права, а потом уже будешь исполнять свой долг. По мысли правого, прежде долг, потом право, как плод долга, как бы награда за его исполнение. Вот почему он и ждет спокойно этого права, зная о нем, но не мечтая приобретать его иначе, как принимая его в качестве долга. Левый признает «право» как бы прирожденным человеку: уже в силу того, что он — человек, без отношения к тому, заслужил ли он свое право, он может, а если может, то, пожалуй, и должен получить его. А годен ли он, способен ли осуществлять свое право — об этом левый не думает. У правых началом жизни служит нравственное начало, у левых — юридическое, да и то иногда сомнительное даже в юридическом смысле. Простительно мечтать о свободе пропаганды еретикам, раскольникам, всякого рода инославным, иномыслящим, но православный правый никогда не поймет: как это православная русская власть может позволить, да еще на основании закона, проповедовать неправославное учение среди православных людей? Если православие есть истина, то — как правительство, как отец народа, как слуга великого Отца — Царя, может спокойно допускать, чтоб его детей развращали какие-нибудь пропагандисты, еретики, не только загубляя его душу, но и отрывая от целости народной людей, членов живого народного тела, и делая их врагами народной веры, даже народного духа? Целостность мировоззрения, здравый смысл искренно преданного сына России этого допустить не могут. Мало ли чего захотели бы, например, немцы, чтоб дали свободу их проповедникам гулять по родной России, совращать простецов православных в их баптизм, штунду и прочие ереси! Что ж? Ужели им надо давать свободу? Может ли правый, любящий родную ему Русь и святую веру православную, может ли он спокойно допустить это? А вот наши левые, именующие себя еще «прогрессистами», то есть идущими «вперед», это не только допускают, но готовы и требовать этого... Хорош прогресс — «движение вперед»! Куда? В область тьмы, лжеучений, от света истины православной? Да, это движение, только не к лучшему, а, несомненно, к разрушению России, к гибели народной... Но таковы левые. Таково их отношение к родной вере, родной, говорю, потому, что ведь если посчитать хотя бы членов Государственной Думы, именующих себя членами «прогрессивного блока», то окажется, что русских там больше, чем иноверцев, инославных — по паспорту, конечно!
Итак, у правых и левых совсем противоположное миросозерцание. Даже самая основа этого миросозерцания различна до противоположности: там, у правых, как я сказал выше, христоподражательное смирение; здесь, у левых, — самоцен. Там христианский нравственный принцип, здесь — языческий юридический смысл. Там прежде долг, потом право; здесь — прежде право, потом долг. Там впереди общее, общегосударственное, общецерковное благо, с забвением личного блага; здесь — впереди личность, потом уже общее благо, притом не общецерковное, не небесное, а только земное. Но и при этих условиях правым еще можно было бы если не примиряться с существованием левых партий, то, по крайней мере, вести с ними честную борьбу на почве принципов: ведь истина одна, и кто честно ее ищет, тот найдет ее, только бы не лукавил в своей совести, только бы сознавал, что надо по совести, честно относиться к противнику. Но увы, такова уже совесть левых, а потому и такова их логика, что во имя их идей все можно забыть, и совесть, и долг, и святую истину уже не искать, а прятаться от нее, если бы даже она очевидна была, за разные софизмы... Тут уже и самые очевидные факты забываются, — тут все в сторону, только бы торжествовал их софизм! И это понятно: у многих левых блеснуло иудейское золото в глазах, многим недалеким, увлекаемым модою левого направления, подставлены очки левою печатью; многим стыдно не быть левыми: ведь это ныне в моде, а многим и выгодно быть таким, выгодно и материально, ибо можно хорошее местечко заполучить, и не материально, ибо и в газетах похвалят, как людей передовых, либеральных, и в обществе, которое — увы — не имеет собственного мнения, а довольствуется все теми же газетами, — можно быть в почете, считаться тоже «умным», неотсталым человеком. А общество, а печать наша — это известно — в чьих руках. Понятно после сего, что правым приходится очень тяжело: они не могут же пустить в ход тех нечестных средств, коими так широко пользуются левые при помощи, главным образом, своих газет. Иногда просто не найдешь, где напечатать свое правдивое слово. Правда, есть две-три правых газеты, но число их подписчиков в сравнении с читателями левых газет так скромно, что ваш протест, ваша горячая статья останется почти незамеченною. Борьба становится неравною. Идеи левых все растут, расширяются, овладевают массами читателей, а отпора им почти нет. Из левых образовалось немало сообществ, законом не признанных, но тем не менее действующих открыто и имеющих в государственных учреждениях своих представителей, объединяющихся в группы. В самое последнее время левые забрали такую силу, что увлекли за собою и некоторые более умеренные группы и объединили их с собою под именем «прогрессивного блока». Нужно ли говорить о вреде для государства таких объединений, такой свободы зла, ибо, как угодно, с нашей православной точки зрения, по нашему убеждению — единственно возможной, это значит вести нашу православную Русь, наш добрый, верующий Русский народ в конце концов на шуюю страну Грядущего судить живых и мертвых?.. И можно ли служителю Церкви молча смотреть на это гибельное явление, лишающее нашу Россию Божия благословения?..