Когда старец настолько ослабел, что не мог уже ходить даже по келлии и братия перестала возить его в церковь, то, бывало, как только заслышит звон колокола, начинал плакать и с этими слезами, лежа на постели, прочитывал акафисты Спасителю, Божией Матери, святителю Николаю, преподобному Сергию и другим святым угодникам Божиим. Никогда ни на что он не жаловался, питался обычною братскою пищею, а перед кончиной за несколько дней не вкушал ничего, а только причащался св. Тайн. За сутки до кончины вошел к нему в келлию служивший ему брат и видит, что старец находится в каком-то возбужденном состоянии. Послушник спрашивает его: «Отец Никодим, что с тобой?» А он резким тоном отвечает ему: «Разве ты не видишь? Вон они!» — и показывал рукою в угол к потолку. Послушник говорит: «Батюшка, перекрестись: здесь никого нет». Старец же, снова показывая пальцем, возразил: «А вон — это кто?» Брат убоялся и, дабы успокоить себя и старца, предложил ему помолиться с ним вместе и начал читать акафист Сладчайшему Иисусу. Старец успокоился. Утром 30 мая после литургии еще раз сподобился он принять св. Тайн и вскоре начал показывать в два угла келлии с словами: «Вон — они, вон — они! Но теперь я их не боюсь». В два часа пополуночи он мирно предал дух свой Богу.
Св. Иоанн Лествичник говорит: «Не должно охуждать отрекающихся мира по некоторым обстоятельствам, ибо невольные отречения некоторых бывают тверже и основательнее тех, кои учинены были с намерением и по произволению». Так и сей старец, при старческой дряхлости и неудачах в хозяйстве, оставил мир и пришел в монастырь, но и он получит награду свою с пришедшими хотя во единодесятый час.
IX. Иеромонах Венедикт
18 августа скончался в пустыни Святого Параклита иеромонах Венедикт. В миру именовался Василий Сахаров, сын священника Тамбовской губернии. По окончании курса в духовной семинарии он сначала поступил в учителя, но потом соблазнился светской жизнью, перешел в Москву и там дошел до нищеты. Безвыходное положение напомнило ему евангельскую притчу о блудном сыне, в его совести прозвучал голос: «Колико наемником отца моего избывают хлебы, аз же гладом гиблю: востав иду к Отцу моему небесному» (Лук. 15, 17), и он решил поступить в монастырь. В Лавре ему указали пустынь Святого Параклита, как место удобное для спасения, и он пошел туда пешком, не имея ни гроша в кармане. На пути к Гефсиманскому скиту какой-то добрый человек подал ему серебряный рубль, и это благодеяние так его тронуло, что он всю жизнь потом молитвенно поминал благодетеля. Принятый в пустынь, он с усердием проходил все послушания, был канонархом и наконец был удостоен священного сана. Прожил там 20 лет: под старость Господь посетил его болезнями: ноги и живот опухли, появилась на ногах слоновая кожа; в гололедицу вывихнул кисть, которая срослась неправильно, покривился спинной хребет, и стал он уродом... Но чреды священнослужения не оставлял до последнего изнеможения. Года за два до смерти его разбил паралич, так что в церковь его возили на саночках. Каждую седмицу причащался он святых Тайн, раза два соборовался, наконец, совсем слег в постель, но ум его был чист и речь ясная. Приставили к нему монаха Дорофея для услужения. В первых числах августа Дорофей приносит ему пищу, а он говорит: «Отец Дорофей, подними меня, мне самому не встать, да поди за духовником: причастить бы меня». Его причастили, и, по его желанию, прочитали ему отходную. Простившись потом с братией, он слабым голосом сказал: «Пришел конец моей временной жизни, и мне уже не встать». Это были его последние слова: язык отнялся, и в таком положении он был восемь дней. Все время лежал с закрытыми глазами и правою рукою благословлял подходивших к нему, узнавая их. 13 августа он мирно отошел к Отцу небесному, к Которому стремилась душа в самом начале иноческого подвига.
Поведал о себе монах Дорофей: «Признаюсь, что я имел некое осудительное сомнение о жительстве старца о. Венедикта; когда же во время отпевания подошел, поклонился гробу до земли и мысленно просил у почившего прощения, а затем с чувством любви к нему и осуждения себя поцеловал его клобук и руку, то ту же минуту почувствовал облегчение на душе и успокоение в совести. И припомнилось мне, что старец никогда не пороптал на свои болезни, никого не обвинял, но за все благодарил Бога, считая и болезни свои за милости Божии. Со слезами говорил он: «Слава Богу за все, по грехам моим этого еще мало. Когда я был в миру, то хаживал на совет нечестивых, бывал на путях грешных, сиживал и на седалищах губителей»...
И почувствовалось мне, что человек и по смерти может, по изволению Божию, неким таинственным образом входить в общение с живущими на земле».
Так заключил свой рассказ о. Дорофей. Старец Венедикт скончался на 63 году жизни.
Х. Иеромонах Иннокентий
4 декабря 1912 года в лаврской больнице скончался иеромонах пустыни Святого Параклита Иннокентий. В пустынку он убежал от городского соблазна и от ухаживания за ним женского пола. Лет тридцать он был уставщиком в пустыни. На нем, Божиим попущением, исполнились слова Господа: «Не судите, да не судимы будете», и другое мудрое изречение: за что осудишь ближнего, за то и сам осужден будешь. Не раз он осуждал слабых собратий: однажды на пути в Лавру он встретил охмелевшего монаха и подумал про себя: «Вишь — нарезался, да разве можно монаху так напиваться? Ведь этим люди соблазняются и монашество посрамляется». Ему и в голову не пришло, что он тяжко согрешил, и он остался спокойным в своей совести. Но вот, Божиим попущением и вражеским искушением, он сам стал увлекаться пьянственной страстью. Постепенно она обратилась у него в запой. И много раз приходилось ему самому пьяненьким возвращаться домой из Лавры или киновии по той дорожке, на которой он встретил пьяненького монаха и осудил... По два, по три дня иногда он скрывался в киновии или в Лавре; возвратившись же домой в пустынь, горько оплакивал свое падение, затворялся в келье, по нескольку дней наказывал себя тем, что сидел на квасе и хлебе, и когда, оправившись, приходил в церковь, то у всех просил прощения. Тогда-то познал он свой грех, грех осуждения ближнего, и горько раскаивался в нем. За то своим страданием от болезни запоя стяжал он великую добродетель неосуждения, которая у св. отцов именуется без труда спасением. Зная это, некоторые братия иногда начинали в его присутствии разговор осудительный о ком-нибудь, чтобы испытать: как он отнесется к сему? Но он благоразумно уклонялся, выставляя на вид свою страсть. Только, бывало, и услышишь: «На то есть начальство, оно лучше нас знает. Я сам неисправен». Недели за две до смерти он ушел в лаврскую больницу, пособоровался, через день причащался св. Тайн. Утром в день смерти я зашел к нему пред ранней литургией; он сидел на постели и, по-видимому, читал на память доследование ко св. причащению. Я положил ему на плечо руку и беседовал с ним. Под рукой я чувствовал, что, казалось, можно было пересчитать его косточки: так он иссох от болезни. Спросил я о молитве Иисусовой, зная, что он был делателем сего священного упражнения: «Како ти, отче, молитва Иисусова?» Он, показывая на свое чело, сказал: «Умом только». В утешение я сказал ему: «И за это, батюшка, Бога благодарите, а когда еще ослабеете, то имейте только память Божию и довлеет с вас». После ранней обедни причастили его св. Тайн; тут пришли его друзья проститься с ним и предложили ему прочитать отходную. Он согласился и внимательно слушал. Потом попросил поднять его с койки и посадить в кресло. Он посидел немного, с особенной приятностью взглянул в последний раз на св. Лавру (чрез окно), улыбнулся и стал кончаться. И так мирно в начале поздней обедни он предал дух свой Богу. Пустынная братия взяла тело его для отпевания и погребения в родную ему обитель Святого Параклита. На нем повторилось сказание Пролога под 30 марта. Когда он был еще здоров, один брат, видя его выпившим, спросил его: «Отче, ужели вы не боитесь внезапной смерти? Ведь в таком состоянии можно умереть». Он ответил: «Ах, брат, боюсь и молюсь Господу Богу, чтобы избавил сего: ведь Он может в один миг исправить меня, может и наказать. Прошу постоянно великомученицу Варвару, да избавит меня от внезапной смерти». И он умер в день святой великомученицы Варвары...
В ночь 39 дня после его смерти один брат пустыни видел во сне о. Иннокентия как бы живого. «Как вам?» — спросил его брат. Он ответил довольно ясно: «Ничего, хорошо за молитвы Церкви. Трудно было проходить мытарства, да ведь и всем так придется. Там, как на суде, за каждый рубль, за каждого таракана раздавленного спрашивают». — «А где же вы теперь? Вместе с братией?» — «Нет, — говорит, — нас человек пять»...