Выбрать главу

Мы

тебя доконаем,

мир-романтик!

Вместо вер—

в душе

электричество,

пар.

Вместо нищих—

всех миров богатство прикарманьте!

Стар — убивать.

На пепельницы черепа! (2,61).

Этот призыв из поэмы «150 000 000» (1920) — своего рода программной у Маяковского. Те же идеи будут узнаваться и в более поздних его строках.

Революция влекла, влекла многих эта стихия, потому что они обманно высмотрели в ней сакральный смысл. Недаром Маяковский в «Нашем марше» (1918) сопоставил революцию с обновляющим потопом:

Мы разливом второго потопа

перемоем миров города. (1,235)

Маяковский постоянно жаждет обновления, переделки мира. И к этому всех призывает. Десятью годами позднее, в стихотворении «Секрет молодости» (1928), он как высшее достоинство молодости утверждает:

Молодые—

это те,

кто бойцовым

рядам поределым

скажет

именем

всех детей:

«Мы

земную жизнь переделаем!» (6,287).

На основе чего переделка предполагается? Да на основе того убогого понимания жизни, какое обнаруживается в поэзии самого Маяковского. На основе апостасийного понимания бытия.

Но если Бог отвергнут, то всё равно хоть видимость чего-то сакрального потребна: иначе на что опереться? Опора ненадёжна? Это потом узнается, когда только и останется, что «точку пули» ставить. А пока:

Видите, скушно звёзд небу!

Без него наши песни вьём.

Эй, Большая Медведица! требуй,

чтоб на небо нас взяли живьём. (1,236)

В революции — мнится бессмертие. Поэтому слагается «Ода революции»: «Тебе… моё поэтово — о, четырежды славься, благословенная!» (1,245).

Революция становится тем ложным кумиром, которому Маяковский готов отдать «всю свою звонкую силу поэта» (революцию надо понимать как комплекс явлений, жёстко соответствующих марксистской догме, поэтому служение пролетариату, «атакующему классу», тоже есть служение революции). Она ему всюду чудится: стоило взглянуть на океан, как тут же возник образ:

По шири,

по делу,

по крови,

по духу —

моей революции

старший брат (4,320).

Забавно: когда-то океан виделся ему в блюде студня, теперь в океане мерещится революция (романтический шаблон). Остаётся замкнуть круг на блюде студня. (Что и будет сделано.)

«В моих книгах, — заявил Маяковский на дискуссии «Пролетариат и искусство» в конце декабря 1918 года, — я был и буду революционером!» (1,404).

Он вообще никогда не упускал случая напомнить:

Делами,

кровью,

строкою вот этою,

нигде

не бывшею в найме,—

я славлю

взвитое красной ракетою

Октябрьское,

руганное

и пропетое,

пробитое пулями знамя! (5,117–118).

Таких заявлений у Маяковского — в преизбытке, перечислять все нет нужды.

Революции поэт посвятил своё первое масштабное произведение нового, послеоктябрьского периода — пьесу «Мистерия-буфф» (1918; второй вариант 1921).

Мистерия — по истокам своим есть западноевропейская средневековая драма, возникшая на основе литургического действа и вышедшая позднее из церкви на площадь. Мистерия представляла в театральной форме библейские сюжеты, которые, в угоду запросам публики, перемежались вставными комедийно-бытовыми эпизодами. Маяковский следовал прежде всего этой последней особенности жанра: поэтому и обозначил его дополнительно как «буфф».

Автор пытается узреть мистериальность марксистских осмыслений мировой истории и передать её в ясной аллегорической форме, События пьесы строятся поэтому по марксистской схеме. Пьеса вышла довольно слабая, примитивная по идее, хотя и не без остроумия написанная.

Все персонажи получают строго классовую характеристику, они безымянны, то есть безлики, обозначаются в основном по социальной принадлежности: паша, купчина, трубочист, швея, рудокоп, батрак, кузнец и т. д. Маяковский вновь возвращается к образу потопа как символу революционного очищения мира. В прологе представители трудящегося и угнетённого человечества, обозначенные как «семь пар нечистых», возглашают всё определяющее славословие:

Славим

восстаний,

бунтов,

революций день—

тебя,

идущий, черепа мозжа!

Нашего второго рождения день—

мир возмужал (1,258).

День революций, мозжащий черепа? Если такое восславляется…

Эти же персонажи определённо требуют предоставления им земных сокровищ, отвергая как обман ценности религиозного уровня: