Причиною существования подобных книг становится неверие народа в Церковь и в Православие — так осмысляет проблему Клычков.
О неприязни к духовенству много у него сказано. И не разобрать в попах веры. Таков и чертухинский отец Федот:
«И в то время ещё были такие попы, которых подчас трудно было понять, что сам-то он в Бога верит или не верит?
Или только смеётся над дураками, брызгая в печку когда-нибудь в праздник, чтобы лучше выпекались хлебы, и на порог, чтобы чёрт в избу в этот по крайности день рог не совал?..
Таков был и Федот, иной раз такое отмочалит, в особенности когда клюкнет и разговорится под весёлую руку, что не выдумал бы и настоящий кощунник… Ну да ведь попы первые кощунники были по большей части всегда!» (482).
Недаром в храмах — имеется в каждом свой «соборный чёрт».
«…А про такого вот чёрта небесь ни один поп не слыхал!..
Потому и не слыхал, что у себя под носом не видит!..
А есть и такой, и самый-то страшный изо всей их чертовской братии, потому что самый он… хитрый…» (276).
Его задача — отвращать народ от веры, смущать служителей Божиих. Он может предстать в облике монаха, молитвы твердить, крестное знамение творить, слагая персты — «щепотью», то есть троеперстием отвергая двоеперстие староверческое (и тем себя выдавая?). И преуспевает.
Искания истины в народе, показывает Клычков, приводят наиболее чутких и сомневающихся к отторжению Православия:
«Православный дух не по чину пришёлся…
Неправды много!..» (273).
К такому выводу пришёл тот самый Спиридон Емельяныч, который устроил свою потаённую церковь, а перед тем вместе с братом искавший правды на Афоне.
Одна из неправд Церкви, как утверждает Клычков, — невозможность в ней подлинной духовной жизни для мужика. Недаром соборный чёрт на Афоне (во втором романе) напутствует со знанием дела отошедших от монастырской веры братьев-монахов: «Ты мужик, и на том свете, окромя как в аду, места тебе нигде не найдётся» (282). Такая вот социальная сотериология: мужику закрыт путь к спасению. (Это, разумеется, далеко от Православия, и более походит на кальвинизм, с его идеей предопределения; хотя и кальвинизм до социального детерминизма в своём учении не дошёл.)
И барыня Рысачиха (в последнем романе) то же твердит — так что мысль эта у писателя не мимоходом явившаяся: «А барыня разъяснила: мужик, говорит, может быть чёртом, а не святым! Святых мужиков даже, говорит, нет на чудотворных иконах!» (609).
Клычкову обидно за мужика. Мужику он сострадает. Показывает: хоть и тёмен мужик и порою в своей темноте может до зверства дойти, но это подлинное дитя природы, слишком много неправды и насилия претерпел он, и неправдою, насилиями теми повредилась его душа. Доброго же в натуре мужицкой много, и поэтична в основе душа его.
Главное — нет правды Божией на земле. Среди многих былинных сказаний, вплетённых в романные узоры, одним из самых горьких становится повествование о поисках некими «правильными старцами» Божьей правды. Всю землю обошли — не отыскали, хотя, кажется, и близко подходили. И в конце концов вызнали: «Правда Божья у чёрта в батраках живёт…» (172). Указал знающий человек и место, где можно нечистого того, именуемого Антютиком, отыскать — село Чертухино. Пришли старцы в село, нашли Антютика, и вот что поведал он:
«— Проходили вы, видно, бороды, попусту…
Правда же на земле вот какова: кажное дерево на свой лад шумит, кажная трава свой голос подаёт,
Кажная птица на свой манер поёт,
В кажном монастыре есть свой звон,
У кажного есть свой закон,
По своему закону, по своей правденке всякий живёт…
Только закон с законом не сходятся, только правда на правду войной идёт:
Волк есть козу,
Коза есть лозу,
А сидят все на одном возу
Вот тут уж и я разобрать не мог,
Что правда, где ложь.
Тому хорош,
Этому плох,
Тому плох — этому хорош,
Тут ничего не разберёшь,
Живи как хошь…
У всякого своя правда и ложь,
И всяк по-своему плох и хорош…» (174–175).
Переведя на язык понятий конца XX века — правда плюралистична.
В мире нет единого Бога, а есть Многобог. Или, как утверждает главный персонаж (автобиографический у Клычкова) — многие боженята:
«…Ко всякой нации теперь приставлено по боженёнку… Оттого… и войну ведём, что эти самые боженята спать людям не дают хуже, чем блохи» (188).