Гессен, ослабленный испытаниями лихолетья и тяготами эмигрантского существования, прожил недолго, невелико и наследие его поэтическое: два-три десятка стихов, да небольшая поэма — но и это не должно оставаться в безвестности.
Лирика Гессена посвящена в основе своей событиям российской истории, прежде всего ближайшей. Так, он славит Русскую Армию, противостоявшую большевикам:
Слава светлому Воинству Крыма,
Победившему тягостный плен,
Тем, чьи очи не слепли от дыма,
Тем, чья верность не знала измен.
Тем, чья мощь под ударами крепла
И в сраженьях не гнулся чей меч,
Кто сумел и под грудою пепла
Нехладеющим сердце сберечь.
Тем, кто, преданный мукам безмерным,
Тем, кто, зноем и жаждой томим,
Оставался бестрепетно-верным
Нерушимым обетам своим.
Вам, чьи очи не слепли от дыма,
Вам, чьи жизни сгорали дотла,—
Белокрылому Воинству Крыма—
Хвала!
1922
Глеб Струве, давший опыт исторического обзора русской литературы в изгнании, самый полный на нынешнее время, верно заметил, что поэзия Гессена «немного отзывалась книжностью»7, но это обычно для начинающих поэтов. Подобное одолевается, если поэт искренен в своих переживаниях. Искренность Гессена несомненна, да времени оказалась нехватка.
Среди стихотворных раздумий Гессена — осмысление русской истории, вызнавание в ней добрых начал, но и тех сорных плевел, которые заглушили на время посевы правды. Идеальным же историческим деятелем видится Гессену Император Александр III.
Не побоится в ржавой лужице
Сапог солдатский окунуть.
Упрётся в землю, понатужится
И выведет на верный путь.
Поэма «Горькие травы», начатая ещё в России, опубликованная посмертно в 1926 году и, по всей видимости, не завершённая, отмечена мудростью исторических прозрений, которыми была обделена либеральная интеллигенция России. Гессен развивает образ, данный в статье «Там и здесь»: русское поле, засеянное дурными заморскими семенами.
Лишь чрез долгие, долгие годы
Из земли показались ростки.
Отравили ли горькие травы,
Напоил ли их ядом песок—
Только полон коварной отравы
Сладковатый и липкий их сок.
Он сулит небывалые муки
Тем, кто выпьет его невзначай,
Но не деды собрали, а внуки
С ядовитых полей урожай…
И в крови их пылает отрава,
И кружит их хмельной ураган…
Эх, степные да горькие травы,
Эх, лукошко заморских семян!..
Основные части поэмы соответствуют тем поколениям русских вольнодумцев, которые взращивали этот урожай. Начало — «Предки». Те, кто одурманивал себя просвещенческими соблазнами.
Так сладко окунуться разом
В кристально-ясный мир Вольтера,
Где над поверженной химерой
Царит один бессмертный разум.
И результат:
Мудрых книг губительная ложь,
Лживых слов лукавое злодейство,
Дерзких мыслей ненасытный нож—
Обагрили кровью площадь действа…
Затем — «Прадеды».
Фурье… Бланки… Фаланги… Мастерские…
Табачный дым, вино, кухонный чад…
Спокойно дышит спящая Россия,
Вся ровная и белая, как плат…
Тревожному восторженому взгляду
В морозной мгле сквозь смутный снежный прах
Мерещатся огни и баррикады
На сонных улицах и площадях…
……………………………………
Как щупальцы таинственного зверя,
Вползают мутно-белые волокна
В высокие завешенные окна,
В балконные, затворенные двери.
Всё это так известно по историческим штудиям, заправленным социалистической идеологией. Поэт одолел это самостоятельно, но без обольщения лукавыми толкованиями. В поколениях революционных борцов он видел отравителей России. Следующая часть поэмы — «Деды». Террористы-убийцы, наслаждающиеся своею кровавой «охотою». И — «Отцы», совершившие чёрное дело гибельной измены, превратившие Русь в «братскую могилу воспоминаний и надежд». Горькие плоды взращённого урожая достались тем, кого поэт сострадательно описал в главе «Дети», к которым и себя причислил, с которыми и сам принял муку.
Путь наш был окровавлен, тревожен и долог!
Но замкнулся проклятый, пылающий круг.
И теперь — Твоих Армий последний осколок—