Под влиянием идей В.С.Соловьёва, отчасти Д.С.Мережковского и других художников-мыслителей — в период «серебряного века» развивается и утверждает себя «новое религиозное сознание». Оно, по верному утверждению о. Василия Зеньковского, «строит свою программу в сознательном противопоставлении себя историческому христианству, — оно ждёт новых откровений, создаёт утопию “религиозной общественности”, а в то же время насыщено эсхатологическими ожиданиями». Весьма популярными становятся при этом идеи обновления христианства, создания Вселенской Церкви Третьего Завета, идеи софианства и «вечной женственности», что нашло отражение в творчестве прежде всего писателей-символистов.
И в этот период можно указать на художников строгой православной серьёзности. Это прежде всего К.Р. (вел. кн. К.К.Романов), в стихах которого ощущается не просто христиански чуткая душа, но и глубокая церковность поэта как человека. Его поэтические опыты проникнуты молитвенным состоянием и истинно церковным мировосприятием, укоренённым в глубине натуры стихотворца.
Однако в целом деятели «серебряного века» противостояли Православию, даже делали попытку, неудачную, разумеется (в устроении Религиозно-философских собраний 1901–1903 гг.), направлять церковную жизнь в соответствии с собственным обмирщённым пониманием Церкви. Писатели «серебряного века» сознавали себя творцами личных эстетических миров, нередко сакрализуя подобную художественную практику, Поэтому обращение некоторых из них к сюжетам и текстам Священного Писания вело к искажению религиозных истин, порою к кощунственному искажению. Достаточно вспомнить хотя бы рассказ Л.И.Андреева — «Иуда Искариот» (с попыткой апологии предательства) или повесть А.М.Ремизова «О страстях Господних».
Эпоха «серебряного века» есть время глубокого духовного падения искусства, при несомненных эстетических достоинствах многих создаваемых произведений. Эстетика и эмоциональная напряжённость, необузданность страстей — делаются кумирами как для деятелей искусства, так и для потребителей его, стремящихся к утончённости душевных наслаждений. Религиозные искания подменяются тягою к мистической тайне, всевозможными оккультными соблазнами. Равнодушие к Истине откровенно проявляется в поэтизации порока, даже в культе сатанинского начала. Реализм в это время обнаруживает явное идейное оскудение — и не может подлинно противостоять всем новым веяниям. Всё это является одною из неявных причин общественно-политической катастрофы 1917 года.
В советской литературе отношение к вере стало резко отрицательным. Неистовая атеистическая пропаганда с чудовищными кощунствами по отношению к Православной Церкви явилась одной из ведущих тем особенно в литературе предвоенного времени. Антицерковные выпады отличают литературную деятельность Демьяна Бедного, В.В.Маяковского, Э.Г.Багрицкого, И.Э.Бабеля и др.
Но достаточно кощунственным стало и переложение евангельских событий в бесцензурном романе М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита» (1928–1940), в котором не только искажена подлинность истории, но и пародийно принижен облик Спасителя, превращённого волею автора в немощного бродячего философа, мечтающего о социальном переустройстве земной жизни. Наделённый несомненным обаянием Воланд (сатана), напротив, предстаёт под пером Булгакова как активная положительная сила, гарант справедливости, устойчивости миропорядка.
В послевоенный период антирелигиозная направленность советской литературы утратила прежнюю истеричность и неистовость, но не ослабила своего агитационного напора. Писатели же, подобные О.Э.Мандельштаму и Б.Л.Пастернаку, искренне обратившиеся к религиозному осмыслению бытия, не сумели полностью преодолеть присущий им прежде антропоцентричный тип миросозерцания. Из классиков XX века лишь А.А.Ахматова отчасти смогла совершить то, что оказалось не под силу большинству её современников.