— Значит, искусство нужно изъять из сферы нравственного?
— Нет.
— Почему, если оно сродни природе?
— «Потому что земля, рождающая, безответственна, а человек, творящий, — ответствен. Потому что у земли, произращающей, одна воля: к произращению, у человека же должна быть воля к произращению доброго, которое он знает» (2,376).
— И художник, следовательно, творит во благо человека, принося пользу в высшем смысле?
— «Когда польза, а когда и вред, и насколько чаще — вред!» (2,376).
— Почему же?
— Потому что на художника действует «наитие стихий» (2,377) и художественный гений есть феномен такого действия, «высшая степень подверженности наитию — раз, управа с этим наитием — два» (2,377). «Гения без воли нет, но ещё больше нет, ещё меньше есть — без наития…Воля же без наития — в творчестве — просто кол. Дубовый. Такой поэт лучше бы шёл в солдаты» (2,378).
— Но подсуден ли художник, если в нём действуют столь различные начала?
— «Как человек — да, как художник — нет» (2,383)..
— То есть: как художник он вне действия совести?
— «…Художественный закон нравственно прямо-обратен…Художественное творчество в иных случаях некая атрофия совести, больше скажу: необходимая атрофия совести, тот нравственный изъян, без которого ему, искусству, не быть. Чтобы быть хорошим, не вводить в соблазн малых сих, искусству пришлось бы отказаться от доброй половины всего себя. Единственный способ искусству быть заведомо-хорошим — не быть» (2,383).
— Но сказано: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф. 18, 6).
— Искусство вне проповеди. «Священник <…> говорит по долгу службы, и мы не только ничего не чувствуем, но и не слушаем, зная заранее, что он скажет» (2,379). Если художественное творчество истинно, оно не подлежит нравственному закону. Искусство вообще противостоит добру. Когда действует совесть, человек может уничтожить то, что он создал как художник. Так поступил Гоголь — совершая сожжение второй части «Мёртвых душ»— «для добра и против искусства» (2,376).
— Значит, искусство вообще не служит добру, не служит Богу?
— «Кощунство. Когда я пишу своего Молодца — любовь упыря к девушке и девушки к упырю — я никакому Богу не служу: знаю, какому Богу служу. Когда я пишу татар в просторах, я тоже никакому Богу не служу, кроме ветра (либо чура: пращура). Все мои русские вещи стихийны, то есть грешны» (2,393).
— И священника слушать не следует (то есть руководствоваться религиозным осмыслением жизни, искусства в том числе)?
— «Когда при виде священника, монаха, даже сестры милосердия — неизменно— неодолимо! — опускаю глаза, я знаю, почему их опускаю. Мой стыд при виде священника, монаха, даже сестры милосердия, мой стыд — вещ» (2,294).
— Вы делаете божеское дело?
— «Если мои вещи отрешают, просвещают, очищают — да, если обольщают — нет, и лучше бы мне камень повесили на шею. А как часто в одной и той же вещи, на одной и той же странице, в одной и той же строке и отрешают и обольщают. То же сомнительное пойло, что в котле колдуньи: чего только ни навалено и ни наварено!» (2,394).
— Но если поэт не служит Богу, кому же он служит?
— «Многобожие поэта. Я бы сказала: в лучшем случае наш христианский Бог входит в сонм его богов. Никогда не атеист, всегда многобожец, с той только разницей, что высшие знают старшего (что было и у язычников). Большинство же и этого не знают и слепо чередуют Христа с Дионисом, не понимая, что одно уже сопоставление этих имён — кощунство и святотатство» (2,394–395).
— Но это и есть язычество. Ведь именно в языческом многобожии проявляется то «наитие стихий», вне которого якобы нет искусства. Художник-христианин говорит о вдохновении…
— «Состояние творчества есть состояние наваждения…Что-то, кто-то в тебя вселяется, твоя рука — исполнитель, не тебя, а того. Кто — он? То, что через тебя хочет быть» (2,397).
— Страшное признание. Ведь ясно же становится: кто этот “он”. Тот, кто, осуществляя себя через поэта, бунтует против Творца.
— «Поэта, не принимающего какой бы то ни было стихии, следовательно и бунта — нет» (2,398).
— Значит, и речи не может быть о служении Богу?
— «…Если хочешь служить Богу или людям, вообще хочешь служить, делать людям добро, поступай в Армию Спасения или ещё куда-нибудь — и брось стихи» (2,406).