В местной прессе печатался подробный отчет о съезде, в целом совпадающий с изложенным в «записке», однако речи ораторов, обвинявших епископа, в газетном изложении носили гораздо более резкий и политический характер. Священник Муратов: «Никон надел маску либерализма, в сущности же это ставленник черной сотни... Самодурство этого реформатора доходило до предела невозможности... И действительно, перед его тиранией трепетали все. Он, еще будучи в Петрограде, знал, что духовенство Енисейской епархии почти поголовно состоит из так называемых “красных”, и поставил себе задачу разгромить и перекрасить». Мирянин Крылов: «Предлагаю немедленно избрать нового епископа, не дожидаясь распоряжения Синода, в лице которого он видит опричнину, поддерживающую сторону Никона».
Сторонники владыки пытались его защитить, но, по-видимому, не совсем успешно. Так, указывалось, что «священники с Волыни не хуже прочих», а сам епископ невиновен — «он просто архиерей старого отжившего времени». Никон выступил на съезде с речью, которую он произносил с небольшими перерывами в течение восьми с половиной часов. В записке, представленной в Синод, содержится только краткий пересказ речи. Епископ «не отрицал обвинения, но признал свои действия правильными. не отрицал он и бранных слов в алтаре, не отрицал близкого общения с Блицем, по его признанию, «гнусным изменником, достойным смертной казни, но очень умным и хорошим юристом».
Более подробное изложение речи владыки было опубликовано в местной кадетской газете. Так, говоря о перемене своих политических убеждений, Никон рекомендовал вспомнить Л. Толстого, считавшего «подобное явление вполне естественным. Я не был черносотенцем... Я был правым, но правым беспартийным. Мне от старого строя незачем отрекаться, так как поклонником я его не был. Мне приписывает Королев расхваливание еврейской веры. и Замысловский и Пуришкевич меня тоже в этом обвиняли. я не расхваливал еврейскую веру, но говорил, что всей национальности таких обвинений предъявлять нельзя».
Касаясь его близости к салону графини Игнатьевой и Распутину, Никон, по словам газеты, «так возмущался, что не удержался даже от резкого слова». Говоря об увольнении местного духовенства и замене его на выходцев с Украины, епископ заметил, что удалял он пьяниц, а многих представителей волынского духовенства он не знает даже лично и переводились они Синодом. Отвечая на обвинения в деспотизме, владыка заявил: «С природными свойствами характера, правда, резкого, но и правдивого, бороться мне трудно». После этого Никон сам перешел в наступление, обвиняя выступавших в сведении с ним личных счетов. «Теперь, когда я увидел озлобленные лица и понял ваш страх раба, а не свободного человека, я вижу, приговор мой написан. И я говорю здесь для людей, которые совесть не потеряли, и говорю не для этого собрания. Вы меня так тяжко наказали, и ваше наказание свершилось. Но съездом епархиальным я это собрание не считаю. Дайте мне тысячу обвинений, и я на них отвечу».
Интересно отметить, что в своем выступлении Никон коснулся и увольнения Пальмина. Подтверждая правильность своих действий, он привел уже известный нам документ о вынесении собранием духовенства г. Енисейска «порицания о. Пальмину». Однако, как и предполагал владыка, его выступление не помогло и когда съезд приступил к баллотировке, 101 депутат отказал Никону в доверии, 7 высказалось «за» при 19 воздержавшихся.
Епископ и его сторонники не сдавались, организовали параллельно с работой съезда митинг в зале Общественного собрания. По словам автора докладной записки, в президиум съезда обратился «некто Крутухо, агент Никона по кормлению амнистированных уголовников», требуя допустить на съезд с правом высказаться «по вопросу о Никоне». Он заявил, что за ним «стоит весь народ, и намекал на возможность при отказе “поговорить по-другому”». Положение, по словам председателя съезда, стало «настолько угрожающим», что они вынуждены были обратиться к местному комиссару, «прося охраны». В итоге для предупреждения «партизанских вылазок» съезд два дня занимался под охраной вооруженных солдат и милиции.
Многочисленные сторонники Никона, также писавшие в Синод, иначе излагали ситуацию вокруг съезда. По их словам, на съезде присутствовали посторонние лица, многие вели себя «крайне постыдно, все время шумно аплодировали, грубили шуткам докладчика, громко хохотали, когда докладчик издевался над епископом».
Приверженцы владыки писали, что инициатива собраться параллельно работе съезда в зале Общественного собрания исходила от «Бюро скорой помощи амнистированным уголовным арестантам», когда им стало известно, что на съезде в течение нескольких дней «обсуждался вопрос, как бы отрешить Преосвященного от занимаемой должности и даже как бы его арестовать». По их словам, «произведенное немедленно расследование» установило, что съезд далеко не представляет собой все духовенство и на нем сводятся личные счеты с епископом под влиянием некоторых священников с явно уголовным прошлым».