События в Даниловом монастыре представляются чрезвычайно показательными при изучении общего контекста предреволюционной и революционной ситуации в России в целом. В них можно увидеть отражение той ситуации, которая возникла после падения самодержавия. Сам бунт против властей, который впоследствии перерастает в анархическое движение, когда наступившая свобода понимается как возможность делать то, что хочешь. Старая власть воспринимается однозначно как преступная, и на нее сваливаются все обвинения, в том числе и за то положение, которое сложилось уже после революции. Интересно, что главным виновником бунта монахов признается настоятель монастыря, против которого он и был направлен. Среди перечисленных вин архимандрита чрезвычайно показательно обвинение его в «безыдейности».
Особенно следует отметить тот факт, что первым толчком к восстанию послужил именно отказ Иоакима от чтения манифеста об отречении императора. Очевидно, что настоятель отказывался признать факт свержения монархии, не признавая тем самым и новую власть. Практически при любой интерпретации данной ситуации это говорит, наоборот, о принципиальной идейности Иоакима, который оказался тверже не только громадного большинства рядового духовенства, но и почти всей высшей иерархии Церкви, быстро сменившей идеологические ориентиры. Показательно, однако, что, оправдываясь от возводимых на него обвинений, архимандрит совсем не затронул факта своего отказа от официального чтения манифеста.
Нельзя не отметить и явно пристрастный подход ревизии к личности настоятеля. Вместо констатации каких-либо реальных злоупотреблений или нарушений монастырского устава ему приписываются какие-то абстрактные характеристики и обвинения. То утверждается, что он слишком добрый, с открытой душой, то — что он злопамятный и допускающий служебный произвол, однако непонятно, какой и в отношении кого. Такие характеристики особенно выделяются на фоне доказанных проступков взбунтовавшихся монахов.
Интересно, что с Иоакима, пожертвовавшего на монастырь огромные суммы, было решено частично взыскать долги самого монастыря, хотя с казначея взыскивается только сумма, по которой он не смог предоставить никаких бумаг. Выходит, что явно подделанные счета или якобы покупка в год 1265 метелок — дело хоть и нехорошее, но вполне укладывающееся в понятие тогдашней отчетности. По сути, ревизия продемонстрировала как раз факты разложения самой братии, а не должностные преступления архимандрита.
После Февральской революции стало чрезвычайно модно создавать всяческие ревизии и комиссии по расследованию преступлений старых властей. Синодские ревизии ездили в провинциальные епархии, а на местах создавались комиссии по расследованию «преступных деяний» прежних властей. Самой крупной и известной в общероссийском масштабе стала Чрезвычайная следственная комиссия Н.К. Муравьева, которая с марта по декабрь 1917 г. тщетно пыталась обнаружить преступления и факты измены старых властей. Эта комиссия, даже по мнению, может быть, и не совсем справедливому, либерала и личного друга самого Муравьева В.А. Маклакова, своими «юридическими гнусностями далеко превзошла все беззакония» старой власти.
Среди многочисленных отчетов и писаний данной комиссии нет ответа на один важный вопрос: почему старая «преступная» власть могла поддерживать относительно стабильный порядок в воевавшей стране, а после свержения «изменнической клики» Россию буквально захлестнул поток ничем и никем не сдерживаемой кровавой агрессии?
В советской историографии, например, избиение пьяными солдатами офицера могло интерпретироваться как проявление революционной сознательности, а массовый грабеж ценностей из монастыря мог рассматриваться как проявление атеистических настроений в крестьянской среде. В таком ракурсе и события в Даниловом монастыре можно было бы рассматривать как проявление «классовой борьбы» по отношению к буржую-настоятелю, конечно, с той оговоркой, что монахи, как люди темные, использовали и такие «реакционные формы» «классовой борьбы», как пьяный дебош. (Данную фразу я обнаружил в одном из исследований по истории России XVII в.; в нем говорилось, что «старообрядцы использовали такие реакционные формы классовой борьбы, как самосожжение».)
С другой стороны, в современной историографии явно прослеживается другая линия — списывать все случившееся после революции на разрушительную деятельность оппозиции, которая сама пилила сук, на котором сидела. Следуя этой логике, можно идти и дальше, вплоть до признания причиной этих событий масонского заговора и прихода к власти инородцев-космополитов, а потом и «еврейских большевиков». В этом свете особенно легко интерпретировать последующие гонения на Церковь со стороны новой власти.