По словам Дмитриевского, нашлись и «не вполне довольные моим словом. причем протестанты были все в солдатских серых шинелях», постоянные же его «слушатели высказывали лишь одно сочувствие». Сразу после произнесения проповедь была записана ее автором, и машинописный, заверенный подписью экземпляр был предоставлен протоиерею Удальцову. (Дмитриевский при этом сказал, что обладает отличной памятью и проповедь была им записана фактически дословно.)
Однако протоиерей не ограничился объяснениями профессора, решив снять показания и с настоятеля храма, и прихожан, находившихся в то время в церкви. Настоятель иеромонах Неофит, судя по его ответам, вполне сочувствовал мыслям, высказанным в проповеди Дмитриевского. По его словам, после окончания службы он был вызван в храм для объяснения по поводу проповеди. Объясняться ему пришлось перед представителями «общественности»: милиционером-студентом, неким вольноопределяющимся и солдатом Павловского полка. «Получив от меня должные разъяснения, три уполномоченных лица явились успокаивать возбужденных солдат, уже потребовавших автомобиль для ареста проповедника», — в заключение сообщал Неофит.
Другие свидетели рассказали и некоторые подробности произнесения самой проповеди. Так, например, присутствующая в то время в храме Серафима Варламова, девятнадцать лет, рассказывала, что слушала проповедь с начала и до конца, произносивший ее был одет в стихарь, «говорил довольно возбужденно, но не по тетрадке, а импровизированно». По ее словам, проповедник призвал подчиняться правительству, но говорил, что сомневается в достижении порядка при действии крайних революционеров и «что в такое военное время слишком большие свободы солдатам по отношению к начальству». Запомнился ей и эпизод, когда проповедник говорил о надругательстве «над изображением Георгия Победоносца и над крестом, находящимся на государственном гербе и на коронах». Этот эпизод вспомнило еще несколько слушателей. Так, солдат лейб-гвардии Павловского полка показал, что, «касаясь попрания народом государственного герба, проповедник говорил о попрании Георгия Победоносца, а не упомянул о другом значении государственного герба как эмблемы бывшей царской династии».
Впрочем, не все из допрошенных внятно помнили содержание проповеди. Кто-то отговорился тем, что слушал ее «не вполне внимательно», кто-то вспомнил, что на улице после выхода из храма собралась большая толпа. Однако протоиерей Удальцов проявил завидную дотошность следователя, сличив представленный Дмитриевским экземпляр проповеди с данными ему устными показаниями и обнаружив, что в текст «не внесены многие подробности, важные для характеристики созданного проповедью настроения».
Пришлось Удальцову второй раз посетить «заслуженного профессора». Действительно, показал Дмитриевский, «при перепечатке на машинке оказались опущены слова», которые касались расправы над полицейскими чинами, исполнявшими «слово присяги». На этот раз профессор более подробно осветил обстановку, сложившуюся в храме после произнесения своей проповеди. По его словам, сразу после произнесения слова, «когда я подошел к свечному ящику, передо мною вырос военный, задав мне вопрос: “Вы ли произносили проповедь?” Я ответил: “Я произнес”. — “Вы знаете, какому правительству вы служите?” — “Отлично знаю и против нового правительства не возражаю”. На это военный мне заметил: “Пожалуйста, больше такие проповеди не произносите”». После этого диалога военный удалился из храма.
«Остальное время, — сообщал Дмитриевский, — я посвятил исполнению своих обязанностей церковного старосты и оставался в храме». Далее один из служителей предупредил профессора: «“Вас собираются арестовать, скройтесь”. Я ответил: “Скрываться я не желаю и не могу, ибо всегда могут меня отыскать. За собой никакой вины не признаю, так как говорил то, что считаю необходимым для данного времени”». Потом «появились в церкви какие-то военные люди, говорили с моими прихожанами, входили в алтарь, а около двух часов удалились из храма». По словам профессора, «успокоению умов содействовало» и «объяснение» настоятеля храма иеромонаха Неофита. На данном показании расследование факта произнесения «контрреволюционной» проповеди завершилось.