«Страх мой вложу в сердца их»
По вполне понятным причинам власть предержащие неизменно поддерживали православие в борьбе против инаковерующих, инакомыслящих, видя в русской церкви свою надежную «охранительницу». Мы уже говорили, что ее верным оружием при осуществлении основной социальной функции было устрашение, оправданное «священным писанием».
Воодушевленные призывами духовенства о защите «святой веры», православные фанатики шли с оружием в руках покорять другие народы, ослепленные верой, бросались громить магазины, квартиры инакомыслящих, убивать «инородцев». Церковь вносила в их ряды деморализацию, воспитывала и провоцировала первобытные инстинкты у одних, апатию — у других.
Как-же тогда быть с утверждением, что религия «собирала народы в единую церковь, связывая их любовью»? Мягко говоря, это желание опять-таки ввести в заблуждение «овец пасомых».
Защитники религии на протяжении веков преследовали и уничтожали тех, кто пытался выступать, против обогащения церкви, монастырей, духовенства. Не возлагая особых надежд на убеждения, увещевания и доказательства наличия карающих «сил небесных», они действовали решительно и беспощадно даже против «ближних своих». Где им было думать о «вере, надежде, любви», если дело касалось богатств земных. В ход пускались власть княжеская и царская, суды церковные, чтобы сломить инакомыслящих и непокорных.
В 1517 году монах, князь Вассиан Патрикеев, но прозванию Косой, пользуясь покровительством, а также родственным расположением московского князя Василия Ивановича, поставил перед собой задачу доказать, что монастыри не имеют права на владение населенными вотчинами. После приезда из Афона (территория Греции) Максима Грека они сблизились во взглядах на «нестяжательность монастырей» и на первых порах повели против них активную борьбу. Но в 1531 году Вассиан Патрикеев и Максим Грек попали в немилость великого князя, так как выступали «против развода последнего со своей женой Соломонией Сабуровой ввиду ее неплодия». Зато митрополит Даниил, защитник вотчинных прав монастырей, благословил этот развод. А вскоре на специально созванном соборе монах Вассиан был признан вольнодумцем, предан церковному суду и приговорен к пожизненному заключению в Иосифо-Волоколамском монастыре, где и скончался.
Известно, что Вассиан Косой и Максим Грек при переводе Кормчей пытались внести туда свой текст, протестуя против накопления монастырских богатств. После церковного суда над ними по поручению митрополита Даниила игумен Иосифо-Волоколамского монастыря Нифонт составил другую Кормчую с целью «охранения церковных прав и порядков». Нифонт добавил в нее различные «выписки из творений святых отцов», где поднимались вопросы о церковном и монастырском имуществе, о церковных пошлинах и т. д.
В некоторых современных богословских трудах подтверждается, что высшее духовенство пыталось поставить церковь выше государственной власти.
К примеру, в курсовом сочинении на тему: «Кормчие патриарха Иосифа и патриарха Никона и их сравнительный анализ» учащийся Московской духовной академии в 1975 году писал: «Вступив на патриарший престол, Никон, в противовес государственному Уложению, внес в свое издание Кормчей несколько добавочных статей, подтверждающих основное убеждение патриарха о превосходстве власти духовной — священства над властью мирской — царством».
Русские революционеры-демократы подвергали резкой критике антинародную деятельность русской православной церкви. А.И. Герцен говорил: «Она… благословила и санкционировала все меры, принятые против свободы народа. Она научила царей византийскому деспотизму; она предписала народу слепое повиновение, даже когда его прикрепляли к земле и сгибали под ярмо рабства»[66]. В.Г. Белинский охарактеризовал ее так: «Церковь… явилась иерархией, стало быть поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницею братства между людьми, — чем продолжает быть и до сих пор»[67]. Об эксплуататорской сущности церкви очень хорошо высказался Н.А. Добролюбов. По его словам, русская «православная церковь и деспотизм взаимно поддерживают друг друга; эта круговая порука очень понятна… у них благочестие подделывалось под царя, а не он следовал правилам благочестия. Известно, что монах, а особенно русский монах, готов за орден продать Христа и отложиться от самых святых своих убеждений (ежели таковые имеются)»[68].
Можно привести немало фактов возникновения социальных движений, участники которых под флагом «священного писания» боролись за «лучшую» церковь, за «хороших попов», «доброго царя-батюшку». Причем следует иметь в виду, что их протест против действительности не случайно был заключен в религиозную оболочку, — это объясняется временем, когда безраздельно господствовала официальная религиозная идеология, а другой они не знали.