Преследования евреев производились часто по инициативе и настоянию духовенства. Евреям не разрешалось открыто исповедовать свою веру, делались попытки изгнать их из пределов Московского государства. Но расширение торговых связей и развитие промышленности вынуждали правительство и церковь мириться с мыслью, что евреи, как и все другие народы, населявшие Россию, необходимы для ее блага и развития. В XVIII в. реакционные силы при поддержке духовенства вновь попытались изгнать евреев из России, но за них вступились помещики и купцы, тесно связанные с евреями торговыми делами.
Православное духовенство разжигало религиозную рознь и стремилось вызвать у народа вражду к евреям, как это оно делало и по отношению к народам других национальностей и религий. Духовные власти проповедовали, что евреи — «род строптивый, изуверный, враги христиан», что их нельзя назвать добрыми людьми, хорошими гражданами. Иудейская вера считалась «лжеучением». Евреям запрещалось совершать церковные службы, против них организовывались гонения, духовенство подымало на евреев и светский меч. Так, ректор киевского духовного коллегиума Иоанникий Галятовский, посвятив свою книгу «Мессия праведный» царю, призывал уничтожить евреев, как врагов Христовых: «Мы, христиане, — писал он, — должны ниспровергать и сожигать еврейские божницы, отнимать синагоги и обращать их в церкви, изгонять из городов, убивать мечом, топить в реках»14.
В 1731 г. в Россию прибыл по вызову правительства врач Саншес, имевший мировую славу. Он жил в России немало лет, был придворным врачом и членом Академии наук. Но ему не могли простить еврейского происхождения. В 1749 г. он был исключен из Академии, а затем изгнан из России. Как сказано в постановлении об его высылке, императрица хотела, чтобы члены ее Академии были добрые христиане, а не люди, которые «сражались под моисеевым законом»15.
Пропаганда иудейской религии, а тем более переход в нее, рассматривались как тяжкое преступление и сурово наказывались. В 1737 г. в Синод прислали донос о проступке против религии и церкви отставного капитана морского флота и крупного помещика Московской губернии Возницына. Доносчиком была его жена, мстившая мужу за то, что он бросил ее. Преступление Возницына состояло в том, что он, будучи за границей, оставил православие и принял иудейство. По предписанию Синода Возницына арестовали и поместили в тюрьму Московской синодальной конторы, где держали в кандалах под строгим караулом, отдельно от других заключенных. Следствие велось инквизиторскими методами архимандритом Богоявленского монастыря Герасимом и коломенским епископом Вениамином. Под пытками Возницын сознался, что перешел в иудейство при участии крупного смоленского купца Боруха Лейбова. По распоряжению императрицы Анны Возницын и Лейбов за их «богопротивные вины» 3 июля 1738 г. были сожжены, манифест об их «винах» был составлен Синодом. В награду за донос жена Возницына, кроме своей части наследства, получила еще 100 душ крепостных крестьян16. Инквизиционный акт, совершенный над Возницыным, осужден был Кантемиром в сатире, написанной в год сожжения Возницына:
Вот-де за то одного и сожгли недавно, Что зачитавшись там, стал Христа хулити явно17.
В XIX в. преследования евреев не прекратились. Правительство и церковь продолжали разжигать национальную рознь и религиозную нетерпимость. Евреям запрещалось держать у себя в услужении православных, евреи были ограничены в гражданских правах, их изгоняли из деревень, обвиняя в том, что они оказывают на крестьян дурное влияние. Для евреев была установлена черта оседлости, они облагались дополнительными налогами, христианам - ремесленникам запрещалось работать на них, крестьянам — обрабатывать их земли. На военной службе евреев стремились воспитывать в православном духе, их силой обращали в православие18. Еврейских детей отнимали от родителей и направляли для службы в армию, где их насильно крестили, загоняли далеко от родины и подвергали бесчеловечным истязаниям.
А. И. Герцен в «Былом и думах» описал страдания детей - кантонистов, которых он встретил в пути. Партия еврейских детей от 8 до 13 лет шла в Пермь; на полдороге офицер, сопровождавший их, получил приказание гнать детей в Казань. «Беда да и только, — сказал А. И. Герцену офицер, — треть осталась на дороге. Половина не дойдет до назначения». Описывая эту встречу, Герцен не мог сдержать своего возмущения бесчеловечным поведением властей. «Какие чудовищные преступления безвестно схоронены в архивах злодейского, безнравственного царствования Николая I», — писал он19.