Промолчит.Она мне предсказывала то, что я на клиросе пела двадцать лет. Нас с десяти лет начали учить в школе. Матушка, жена священника, стала преподавать нам Закон Божий. А потом ее сын, Константин Николаевич, нас учил, у него я пела первым дискантом... Я Псалтирь по покойникам с десяти лет начала читать – как стала на клиросе петь...
Сашенька к нам ходила. Она придет из церкви, мать поставит самовар на стол, заварку. Чайник становит. Сашенька сама чай заварит, наливает себе чашку. Посадит меня с собой рядом, тетка Мавра напротив. Нальет мне чашку, кладет кусочек сахарку, сольцы положит в чашку и просвирочки (просфоры) кусочек отломит, бросит мне.
– Пей, так тебе и надо!
Тетка Мавра говорит:
– Как Сашенька тебя благословляет, мне не нравится.
– А что?
– Жизнь у тебя будет – терпеть да терпеть. И соленая будет жизнь, и немножко сладкая. Просвирочка – к терпенью.
И в жизни мне не повезло. Всякое видала – и соленое, и сладкое, и горькое».
Предсказание блаженной сбылось – многое пришлось претерпеть Марии Ефимовне. В восемнадцать лет её выдали замуж, через шесть лет, муж оставил её. Воспитывать одной дочь было трудно, время голодное, а алименты муж не платил – скрывался. Во время немецкой оккупации её приговорили к расстрелу – чудом осталась жива.
Из воспоминаний Марии Ефимовны: «Сашенька все знала. Вот сейчас поговоришь, придешь к Сашеньке – она все знает, что мы говорили. Как-то две подружки собрались к ней испытать, чего она знает, чего нет... Одна и говорит подружка:
– Маша, пойдем к Саше в Сафониху, поболтаем.
...Собрались, пошли. Приходят.
Сашенька говорит:
– Мавра, ставь самовар. Гости к нам пришли... Только поставь миску, пока самовар не ставила, налей воды холодной... Водички налей да две ложки деревянные положи.
...Поставила миску, налила воды, положила две ложки деревянные... Сашенька подошла к ней (к девушке, которая , звала подругу «поболтать») взяла за руки и говорит: «Теперь садитесь обе, берите ложки и болтайте...»
Она все предсказывала. Вот, бывало, три старушки, шестого мая, как у Сашеньки день рождения, собираются к ней в гости. Моя мать говорит:
– Тетка Авдотья, тетка Василиса, поехали к Сашеньке в Сафониху. – Раньше у каждого свои лошади были... (Запрягли лошадь.) Ну, поехали – три старухи. А перед этим-то, как им ехать, мать и говорит тетке Авдотье:
– Я сейчас забегу в лавку... Сашеньке платочек, полушалочек какой-нибудь куплю.
Ну, пришла. У продавца была жена, ей и говорит:
– Михайловна, дай мне платочек, едем к Сашеньке, сегодня день рождения у ней.
Она дает платок-то ей, такой орластый.
– Ой, Михайловна, как мне не понравился платок-то – орластый, нехороший.
– Погоди, тетка Федосья, я тебе сейчас другой дам.
Другой-то дала, мать развернула его и говорит:
– Ну что за платочек – как живой!
Завернула платочек, в сумочку и – поехали... Приезжают.
– Сашенька, мы приехали поздравить тебя с днем рожденья.
А она:
– Спасибо.
Потом мать говорит:
– Сашенька, я вот тебе платочек привезла – на день рожденья подарочек, больше нечего.
– Спасибо.
А еще она его не развертывала, а так взяла в руки и говорит:
– Ну что за платочек!
Потом разворачивает его:
– Как живой! А те орластые платки – нехорошие...
А второй раз поехали те же старухи к Сашеньке. Приезжают. Сашенька их встретила, самовар поставила, все – закусить, поесть, тарелку огурцов принесла. И говорит:
– Мавра, а огурцов-то мало будет.
– Да что ты, Сашенька, милая, огурцы хорошие, огурцов-то целая тарелка!
– Сходи, сходи, принеси еще огурцов, а этих мало будет.
Ну, раз Сашенька говорит... Тетка Мавра пошла, Сашенька вслед за ней. А старухи сидят за столом, и они не видали (тетка Авдотья и мать), как Василиса – это старушка третья – два огурца положила в карман. Хорошие огурцы, засол-то, она и положила, и не видали старухи. Приходят. Тетка Мавра принесла огурцов еще.
Старухи:
– Тетка Мавра, да огурцы-то еще есть!
– Сашенька раз велела, я Сашенькино исполняю.
Ладно, попили чаю, вылезают из-за стола:
– Спасибо, Сашенька! Спасибо, тетка Мавра!
Сашенька подходит, берет огурцы и Василисе пихает в карман.
– Сашенька, милая, да не надо!
– Нет-нет, бери все, а то ты взяла, да мало!
– Ой, Сашенька, прости! Я говорю: возьму, дочери покажу, какой засол-то хороший, да у тетки Мавры спрошу, как она солила.
Она всех принимала. Только если кто идет с шельмовством – она не будет принимать. Как я с сестрой ходила своей. Она по матери-то у нас не родная, у отца первая жена умерла. А сестра старшая выросла, вышла замуж. Мужа взяли в армию, тогда Николаевская война, что ли, была, и три месяца о нем не слышно. Как его поминать – по живности ли, убит ли он? Она приходит ко мне: