Как соблюдало посты само духовенство, прекрасно показала писательница Марко Вовчок (псевдоним Марии Александровны Вилинской-Маркович) в «Записках причетника». Настоятельница монастыря Секлетея и священники отцы Михаил, Мордарий и Еремей едут в монастырь и остановились по дороге.
«… - Не закусить ли, отец Михаил? - ласкающим голосом, как бы предлагая не самостоятельное вопрошание, а только скромное предположение, сказала мать Секлетея…
- Сестра Олимпиада! Сестра Олимпиада! - крикнула мать Секлетея, - достань коверчик и все… Извините, отец Михаил, чем богаты, тем и рады… Не взыщите… Сестра Олимпиада, ты бы попроворней… Вот тут расстели - под деревцом… Юнец! (Это было обращено ко мне.) Иди-ка сюда, помоги!
Сестра Олимпиада, вынув из глубины повозки яркоцветный ковер, на коем были изображены порхающие фантастические птицы и не менее фантастические плоды и цветы, сыплющиеся из корзин, с помощию моею разостлала его под указанным матерью Секлетеею деревом.
Повозка матери Секлетеи принадлежала к числу тех «монастырских» повозок, о которых, может статься, благосклонный читатель не имел случая получить ясное и настоящее понятие.
То была по наружному своему виду обыкновенная неуклюжая колымага, в которой, казалось, могло вмещаться соответствующее ее размерам количество одушевленных и неодушевленных предметов.
Окинув внимательным, но тогда неопытным оком моим ее внутренность, я увидал только две пуховые подушки и скромный узелок с черствым деревенским хлебом и огурцами. Живо представив себе сокрушительные зубы отца Мордария, работающие над этим скудным запасом, я, внутренне улыбаясь, взялся за помянутый узелок с целию его перенести на разостланный под дубом ковер, но сестра Олимпиада остановила меня.
- Куда? куда? - воскликнула она шепотом. - Ты на что берешь «видимое»?
- Это «видимое»? - спросил я, недоумевающий, но желающий скрыть свое недоумение, указывая на узел с хлебом и огурцами.
- А то какое же?
С этими словами она, приподняв плечом одну подушку, погрузила руки свои в отверзшуюся глубину и осторожно вытянула оттуда две бутыли, затем еще две, еще и еще; затем, к возрастающему моему изумлению, из таинственных недр показались копченые рыбы, различных великолепных размеров, породистые поросята в вяленом виде, массивный окорок, целые гирлянды колбас всевозможных сортов, пироги, пирожки, лепешки, сахарные варения, медовые печения, прекраснейшие фрукты, одним словом говоря, все лакомые яства и сласти, какие только всеблагое провидение указало смертному на питание телес и усладительное баловство вкуса.
- Что ж ты не носишь? - вопросила сестра Олимпиада. - Носи же да расставляй все хорошенько!
- Это «невидимое»? - вопросил я, указывая на извергнутые глубинами повозки сокровища.
- «Невидимое», - отвечала юная отшельница.
- Так у вас называется?
- Так.
- Почему ж так называется?
- Потому что называется…» [1]
[1 Русские повести XIX века 60-х годов. М., 1956. Т. 2. С. 234 - 235.]
Как видно из рассказа, «видимое» то, что должны были видеть верующие, а «невидимое» то, что действительно употребляло духовенство.
Правда, в настоящее время православная церковь не так строго требует соблюдения поста в пище, ссылаясь на правило: «Пост ослабляется или совсем отменяется, по благословению священника, для тех, кто не может нести подвиг поста по причине болезни или слабости сил. Для них пост заменяется другим послушанием». Действительно, трудно сейчас заставить человека поститься во вред своему здоровью, и церковь делает упор на пост духовный.
Итак, подготовленный телесно и духовно, верующий идет в церковь получить отпущение грехов. По утверждению православной церкви, «покаяние есть таинство, в котором исповедующий грехи свои, при видимом изъявлении прощения от священника, невидимо разрешается от грехов самим Иисусом Христом». Священник, таким образом, является якобы лишь представителем Христа, который лично разрешает верующего от грехов, т. е. прощает их. Как же выглядит «видимый» обряд покаяния?