Я оглянулся. Кроме меня, двое остались в живых, один — тяжело раненый. Еще двое лежали на склоне, не добежав до укрытия. Убитых моджахедов было четверо — гранатой, в основном. Пятый еще шевелился, и мы его добили. Своего раненого мы шевелить не стали, — сразу было видно, что он не жилец, он и умер через полчаса. Мы не знали точно, сколько было моджахедов, поскольку, когда они преследовали нас, то перемещались зигзагом, между складками местности и глыбами льда, трудно было подсчитать, мы еще не знали, что нас не будут атаковать, и были настороже, но жрать хотелось смертно, и мы начали шарить по вещам. Однако нашли только несколько кусков сухого хлеба, которые тут же и проглотили, и несколько кусков кифа — зеленой, похожей на пластилин пасты из конопли, — эти охотники голодали почти так же, как и мы, поддерживая дух старым азиатским способом. Киф и спальные мешки помогли нам дожить до рассвета, а потом мы начали свой путь вниз. Мы шли по следам, идти вниз было легче, чем вверх, и все равно мы часто падали — киф выжимал из нас истеричные смешки, но не давал крепости ногам. К вечеру мы достигли места, где охотники подстрелили одного из наших, и повалились в снег возле замерзшего тела.
Он замолчал, потом встал, достал из шкафа бутылку кальвадоса, плеснул себе в бокал и сделал глоток.
- Дело в том, Эвелина, что мы чудом побили моджахедов, но ничего еще не закончилось. К месту, где моджахеды побили нас, мы день ехали на грузовиках и ночь выдвигались маршем. В бою мы постоянно передвигались, и передвигались хаотично, а бой длился часов шесть. Потом мы трое суток лезли на ледник. Короче говоря, мы не знали точно, где находимся, на каком расстоянии от ближайшей заставы, блокпоста или хотя бы населенного пункта. Еще проще говоря — мы заблудились. И произошло это не в турпоходе, а в воюющей стране, на территории, где кто угодно мог выстрелить из-за какого угодно камня. У нас не было провизии, не было сил, мы были обморожены. И страшно хотелось жрать.
Он снова, надолго, замолчал.
- И что? — спросила Эвелина. — Что было дальше?
- А то, что мы вырезали кусок замороженного мяса из спины нашего павшего товарища и съели его. Мы рубили его мелко, как строганину, и глотали. Если бы мясо не было замороженным, может быть, мы и не смогли бы его есть, может быть, мы и не смогли бы встать со снега. Но мы встали и пошли дальше.
- Ночью?
- Ночью. Нам хотелось уйти подальше от того места.
- А какой был вкус у этого мяса? — спросила Эвелина с диковатым каким-то любопытством.
- Не помню, — он внимательно посмотрел ей в глаза. — Но если тебя интересуют такие вещи, то могу тебе сказать, что помню вкус свежего мяса, — он усмехнулся. — Моджахедского. Вкус — как кровь. А жареным не пробовал, не знаю. Мы убили тех моджахедов, троих — на рассвете.
- Как убили?
- Очень просто. Шли по следам, очень медленно ползли, темно еще было, и наткнулись на них. Они спали. Ну, мы их и пристрелили. Они вымотались не хуже нас, потому и проспали свою смерть, пищи при них никакой не было, только киф. Пришлось отрезать от них по кусочку. Посыпали кифом и ели — фиеста получилась, очень весело.
- А что было потом?
- А потом уже не было ничего интересного. Мы шли и шли, и шли, пока не вышли на дорогу. Потом опять шли, пока не пришли в кишлак. Там мы вырубились. Кто-то из местных съездил на заставу и привез наряд. Вот и все, — он усмехнулся. — Но мой напарник умер.
- Отчего умер?
- Неизвестно. Он так и не проснулся, может быть, не захотел.
Его без сознания привезли на заставу, и через пару часов он перестал дышать. Там же не было никаких врачей, и никто не станет гонять вертолет ради какого-то доходяги. Я сам добрался до отряда только через сутки.