За пределами города грызлись между собой политические группировки, национально-освободительные движения, патриотические фронты, наемные армии и банды, и акции каждого из торгующих правительств зависели от перевеса сил. Дядя Сэм со своей голубой подругой мудро управляли ходом гражданской войны, не давая ей вспыхнуть и спалить весь свинарник, но и не позволяя ни одной свинье загрести под себя все корыто. Дядя Сэм с удовольствием загреб бы все под себя — но из-за бугра выглядывала одна из голов российского орла, пока другая висела пьяной, и следовало сохранять миротворческие приличия — чтобы не склюнули сдуру цилиндр.
По всей стране были натыканы военные базы, посты и блокпосты, образуя сеть, по которой текло влияние то к одной, то к другой из враждующих сторон, ни Вашингтон, ни Брюссель не могли придумать ничего нового, сценарий был давно отработан в Югославии, но там брать было нечего, а здесь — очень даже было чего.
Руля на своем драндулете в потоке «мерседесов» и «хаммеров» и через каждые три минуты предъявляя аусвайс, лысый ястреб размышлял: как неглупый, в принципе, народ мог вляпаться в такое дерьмо? И размышляя, был вынужден с прискорбием признать — так же, как он вляпывался всегда, от царя Гороха. Сколько раз уже били его по башке, но он так и не понял, что любая власть — плохая. И что до тех пор, пока он будет искать хорошую власть — его будут бить по башке. Потому что плохая власть опирается на его башку, когда свергает еще худшую власть - но сама не становится от этого лучше. Красные сменяют белых, желто- голубые — красных, оранжевые — желто-голубых, и каждая власть всласть пинает его, дурака, каблуком в темечко — и приходя, и уходя.
Теперь он дождался звездно-полосатого на свою дурную голову, теперь он будет воздыхать в сторону бело-красно-голубого, как о спасителе, и дождется.
Он дождется, что двуглавый и белоголовый схватятся и будут топтаться на его голове, и так уже вбитой в землю по самую маковку, пока от нее вообще ничего не останется. Он так и не понял, и уже не поймет, что только тогда мог бы вздохнуть по-человечески — если бы сам оперся о голову власти. Если бы сделал ее безвластной — просто исполнительной структурой, не издающей и не имеющей права издавать ни закона, ни звука. Просто исполняющей писанное на бумаге, раз и навсегда писанное — и никаких корректив. Какие могут быть коррективы? Сущность юриспруденции не изменилась со времен римского права, а человек, в сущности, не изменился за последние двадцать тысяч лет. Чем его не устраивает — не убий, не укради, не выбей глаз ближнему? Повторите эти заповеди на всех уровнях — политическом, экономическом, социальном, бытовом — и вы будете иметь свод законов на все случаи жизни, вплоть до того, как и в каком случае глаз ближнему надо таки выбивать. Не трогайте ничего в этих законах — и не надо будет никому выцарапывать глаза. Все революции, все кровопролития, вся несправедливость в мире - оттого, что одни люди пишут законы для других людей, а потом третьи люди переписывают эти законы для тех же самых людей.
«Что? — размышлял лысый ястреб, расклевавший не одну дюжину голов. — Что вращает эту кровавую мясорубку? — И с величайшим отвращением был вынужден признать, что фактором нестабильности, раз за разом смещающим центр тяжести, является сама возможность опереться на голову демоса — фактор демократии. Народ не может опереться на собственную голову — за него это всегда делает кто-то другой, тот, кто умнее народа. Весь так называемый социальный прогресс сводится к борьбе тех, кто умнее, за голову народа — на которую можно опереться. Но кто эти — те? Они невидимы, они — глас народа, их невозможно назвать по именам. Они неуязвимы, являясь язвой на теле самого человечества, больного этой язвой. Из мясорубки не было выхода — кроме как в виде фарша. Лысый ястреб усмехнулся — он не хотел быть фаршем.
Глава 28
- We all live on the yellow submarine, — тихо пропел он в трубку.
- О! — Сказала Таня. — Сколько?
- Отсюда и до луны. Плюс красный дракон.
- Сколько ты хочешь?
- Баш на баш.
- Сто тысяч башей пополам?
- Без проблем.
- Отсчитай семнадцать плюс единица.
- Сделано. Место встречи изменить нельзя?
- Нельзя. И прими меры.
- Я их всегда принимаю.