***
В детстве меня часто преследовал один и тот же кошмар. Мне снился старый заброшенный дворянский парк, ныне обозначенный на картах мегаполиса как Сырецкий лес. Я вырос неподалеку, парк отделял наш спальный микрорайон хрущевской застройки от остального города. Руины усадьбы давно поглотили заросли, вымощенные желтым кирпичом дорожки — занесло глиной, оставшиеся на поверхности затянула трава. Между жилыми домами и парком пролегала пустошь, безраздельное царство бурьянов, там-то я раз за разом и оказывался во сне. Вековые дубы, в тени которых я привык играть днем, глухой ночью оборачивались свирепыми пещерными троллями, из непроходимых чащоб разными голосами завывали оборотни. Я хотел бежать домой, в лоно спасительного электрического света, но не мог. Какая-то сила тащила меня обратно, к лесу. Ноги, которыми управлял не я, неслись все быстрее, навстречу черному частоколу деревьев и реву, издаваемому чудовищами.
По-счастью, я всякий раз просыпался до того, как оказывался в лесу.
***
Склоны так удачно скрадывали хутор, что я моментально потерял его из виду, стоило только сойти с грунтовки. Как ни странно, я не заблудился, пока шел, хоть на пересеченной местности это легче легкого, а спортивное ориентирование — не мой конек. Тем не менее, я угадывал дорогу безошибочно, как ищейка. Будто в голове заработал гирокомпас, о существовании которого я не догадывался.
Весь путь занял не меньше часа, с горами всегда так, расстояния легко обманывают глазомер. Кажется — рукой подать, а на деле — топать и топать. Когда я, наконец, добрался до цели, стало совсем светло. Хутор, а это действительно был именно он, оказался маленьким, всего два неряшливых дома, да внушительных размеров амбар, куда при желании можно загнать и танковую роту. Фонари, привлекшие мое внимание издали, горели над широкими воротами, у которых валялось с десяток металлических двухсотлитровых бочек с мятыми боками и другой, аналогичный хлам. Насколько мне известно, у сельских жителей принято вставать с петухами, но, данное правило на хутор, очевидно, не распространялось. Окна хибар оставались темными, за исключением одного, за которым, судя по проникающему через приоткрытые ставни свету, работала лампочка ватт на двадцать пять, в лучшем случае — сорок.
Похоже, все обитатели хутора спали, вряд ли — сном праведников. Последние сомнения в том, куда я попал, отпали, стоило лишь мне заглянуть за угол амбара. Там стоял главный кошмар минувшей ночи, двухосный вездеход «ГАЗ-66» с куцым носом и тентованным кузовом. Грузовик тоже дремал, отдыхая после удачной охоты. Глупо, конечно, ненавидеть механизмы, выполняющие волю человека вне зависимости от того, добрая она или злая, но, от одного вида этой машины меня бросило в холодный пот. Я сделал шаг к грузовику, сжимая и разжимая кулаки. Второго мне сделать не пришлось…
Признаться, зря я грешил на профессионализм сотрудников нашего украинского МВД, которым надо медленно и по три раза. Ведь и сам недалеко от них ушел. Даже не вспомнил о собаках, этих незаменимых ночных сторожах, совершил ошибку, едва не ставшую роковой. Я как раз огибал барак, как собака (к счастью, она была всего одна) — напомнила о себе. Нет, не залаяла яростно и хрипло, чтобы через минуту весь хутор стоял на ушах, хватаясь за вилы и клацая затворами обрезов. Пес напал на меня молча, я даже не заметил, как он подкрался. Зло рыкнул уже в прыжке, оторвавшись от земли. Это был стаффордширский терьер, специально выведенный и натасканный человеком четвероногий убийца. Секунда, и со мною было бы кончено, выручил случай. Я оступился, и пес промазал, его челюсти клацнули в каком-нибудь сантиметре от сонной артерии. Мы столкнулись, я покатился как кегля. Пес в два счета настиг меня, очутившегося на четвереньках. А потом с ним что-то стряслось. Я еще глядел в оскаленную пасть, когда уши терьера припали к бугристому массивному черепу, а на исполосованной старыми шрамами морде появилось нечто, напоминающее изумление. Думаю, мое лицо демонстрировало ту же эмоцию. Неожиданно пес, заскулив, ринулся наутек, позорно поджав хвост.
Ну и дела…
Я поднялся, переводя дух. Сердце колотилось так, что я опасался за ребра. Ждал, что разбуженные бандиты, громко матерясь, повалят во двор, после чего моя песенка уже точно будет спета. Словом, мне было не до собаки-убийцы, от которой я избавился самым непостижимым образом. К счастью, мы с ней никого не потревожили раньше времени. Убедившись, что обитатели хутора по-прежнему спят, я двинулся к единственному освещенному окошку. Подобрался вплотную, ступая на цыпочках и, затаив дыхание, заглянул внутрь хибары.
***
Внутри барак оказался одной большой комнатой, метров шестидесяти, как минимум. В дальней стене была проделана дверь, ведущая то ли наружу, то ли в подсобку, сама стена была зашита фанерными щитами, выкрашенными в хаки. Цвет был тот же, что и у вездехода, вероятно, их красили из одной банки. Однообразную зеленую поверхность немного разнообразил аляповатый плакат с совсем молоденьким Виталием Кличко в костюме для занятий кикбоксингом. В верхней части плаката большими буквами значилось: КЛУБ БОЕВЫЕ ПЕРЧАТКИ, внизу был оттиснут год: 1992-й. На удивление, плакат сохранился так, будто лишь вчера вышел из-под роликов флексографической печатной машины. Левый угол помещения занимал здоровенный диван, прокуренный в добром десятке мест, грязный и неопрятный. Поверх видавшей виды обшивки было накидано какое-то тряпье, типа попоны, но, не оно приковало мое внимание. На тряпках, разбросав длинные ноги, лежало обнаженное женское тело. Именно тело, потому как, в первую секунду, я подумал, его обладательница либо мертва, либо мертвецки пьяна. Скорее все же второе, с облегчением отметил я, живот незнакомки, едва заметно приподымался и опадал, в такт дыханию. Я не мог разглядеть лица женщины, мешал столик у изголовья, заставленный полупустыми бутылками от водки и вина, тарелками с остатками трапезы и стаканами, большей частью перевернутыми.
Оля?!
Да, я решил, это она, изнасилованная и накачанная спиртным. Зачем еще она могла понадобиться бандитам, и, хотя бы ненадолго сохранить жизнь? Не берусь описать чувств, охвативших меня. Облегчение, брезгливость, ярость смешались гремучей смесью. Ольга была жива, наверное, эта мысль все же оказалась главной, превалировала над всеми прочими. Поскольку, кроме Ольги в комнате больше никого не было, мне оставалось только разбудить ее как можно осторожнее, а затем бежать. Все равно куда, хоть на трассу, хоть в горы, хоть в Калиновку. Это был второй, непринципиальный вопрос.