— Афяна пока не трогаем, — заверил прапорщика заместитель районного прокурора. — Я, для начала, хочу на «Газон» взглянуть, на котором Журавлев в больницу приехал. — Не поворачивая головы, Терещенко просто поймал мои глаза в амбразуре зеркала заднего вида. — Вы же утверждаете, будто в госпиталь на грузовике Ханина добрались? Вот и осмотрим для начала эту машину.
Вам это может показаться странным и даже невероятным, но до тех самых пор, пока Терещенко не заявил, что намеревается изучить грузовик, доставивший меня в больницу, мне не пришло на ум, отчего это он не заинтересовался происшествием в кабинете Афяна. А ведь я весьма подробно описал, и как взял в заложники обоих докторских дружков, и как одному из них размозжил затылок, а второго приказал крепко связать. Это было несколько странно, не правда ли? И прокурор, и прапорщик так насели на меня с вопросами, касавшимися Ханина и Репы, будто на них сошелся клином весь белый свет. А об уголовного вида субъектах, навещавших Афяна, напротив, не вымолвили ни слова. Может, и правда, Афян не блефовал, и его клиенты действительно были птицами столь высокого полета, что даже имена их воспрещалось упоминать в уголовном деле? При этом Терещенко дал понять, что копает против самого Дока. Афян под подозрением, кажется, он выразился вполне однозначно. С другой стороны, а с какой стати мне было доверять его болтовне. Все они могли быть заодно, а коли так… Коли так, в госпитале меня ждала расправа, утонченная, скажем, в операционной. Если Афяну ничего не стоило раскромсать на трепещущие части Ольгу, то почему бы им было не провернуть нечто подобное и со мной. Где одно тело, там и два, правильно?
Вот и котельная у них своя, — проснулся внутренний голос, выудив на поверхность картинку с высоченной дымовой трубой, на которую я обратил внимание еще утром. — Топка, питающаяся углем, удобнейшее устройство, чтобы избавиться от парочки искромсанных трупов, не первых и не последних в долгом ряду…
Словом, когда впереди показалась уже знакомая мне будка охраны и новенький, с иголочки, шлагбаум, я сидел, как на иголках, на лезвиях тысячи бритв, на оголенных высоковольтных проводах. При нашем приближении шлагбаум, находившийся в опущенном состоянии, дисциплинировано взметнулся, освобождая путь. Прокурорскую «Волгу» тут знали, как и «Газон» Ханина. Уже на подъездной дорожке к корпусам мелькнула другая, паническая мысль. Даже если Терещенко честный человек (ну, вдруг, давайте пофантазируем, пока не поздно), в состоянии ли он защитить меня от жаждущих расчета дружков Лени Огнемета из мафии? Станет ли связываться с ними? Посмеет ли?
Через минуту мы были на холме, у больничных корпусов из стекла и бетона, и я, признаться, вздохнул с облегчением. Черного как смоль и большущего словно паровоз американского джипа нигде не было видно. VIP-гробовозка повышенной проходимости куда-то укатила. Уже нечто, скупой лучик зимнего солнца, пробившийся сквозь осклизлые от снега сугробы туч. Верно говорят, утопающим свойственно хвататься за любую соломинку. Именно это я и делал. Правда, «Газон», в котором я прибыл в Калиновку поутру, тоже, как корова языком слизала. На стоянке у крыльца оставались «Жигули» разных моделей, несколько карет скорой помощи, но вездеход Григория Ханина исчез, испарился, распался на атомы. Сгинул…
— Ну и… — начал прапорщик, когда наш водитель Степан остановил «Волгу» у других машин.
— Обожди, — буркнул Терещенко, делая нам знак выйти. Взглянул мне в лицо. — Может, вы с противоположной стороны здания его оставили?
Я так не думал. Прекрасно помнил, как заглушил двигатель, а затем вылез из высоко задранной кабины, сунув пистолет Репы за ремень брюк.
— Но мы все равно обязаны убедиться, — откликнулся на мои мысли Терещенко. Отправил водителя Степу вокруг здания.
Пока Степан ходил, как говорили в детстве, на разведку, прапорщик, выругавшись в полголоса, поднялся на крыльцо и исчез в дверях. Дожидаясь их возвращения, мы с Терещенко напряженно молчали.
Первым вернулся Степан, уже на ходу развел руками, давая понять — вездеход не материализовался на противоположной стороне здания.
— Может, отогнал кто машину? — предположил Степа, поравнявшись с нами.
— Сейчас Новиков выяснит, — сказал прокурор. Я впервые услышал фамилию прапорщика. — Ты вот что, — добавил Терещенко, потирая висок, — сходи пока, у охранников спроси, впускали ли сегодня на территорию такой грузовик?
Безотказный Степан отправился к будке, видневшийся в отдалении. Мы с Терещенко снова остались ждать, как по мне, это была самая неблагодарная работа. Уж лучше бы мне выпало побегать, выполняя прокурорские поручения, тем более, что сказать-то было абсолютно нечего.
Наконец, в дверях показался прапорщик Новиков. Не один, в компании пенсионного возраста мужчины в затасканном белом халате. Я здорово сомневался, будто вижу врача, скорее, какого-нибудь завгара или завхоза. Предположение подтвердилось, когда они подошли, и незнакомец вежливо поздоровался с Терещенко. Неудивительно, заместитель районного прокурора — не последний человек, как для провинции.
— Завхоз говорит, не было тут с утра никакого грузовика, — буркнул прапорщик. На его хмурой изможденной физиономии было написано: говорил я вам…
— Я с семи утра на рабочем месте, Станислав Казимирович, — поспешил подтвердить завхоз-завгар. — Обязательно обратил бы внимание, если бы такая машина была…
— А переставить ее никто никуда не мог? — не сдавался Терещенко.
— Без моего ведома? — удивился завхоз-завгар. — Нет, Станислав Казимирович. Исключается.
— Водителей опросил? — заместитель прокурора обернулся к прапорщику. — Медсестер? Уборщиц? Врачей, что на дежурстве?
— У кого интересовался, никто зеленого армейского грузовика не помнит.
Прапорщик мельком зыркнул на меня, ну погоди, мол, сочтемся в отделении, читалось на его лице. Вернулся Степан.
— Ну, что? — уже без энтузиазма, предвкушая ответ, осведомился Терещенко.
— У охранников пересменка была в девять утра. Утверждают, такая машина с территории больницы не выезжала…
— И не въезжала? — перебил Терещенко.
— Это неизвестно, — Степа, в который раз, развел руками. — Предыдущую смену надо опрашивать.
— А журнал въезда-выезда где?
— Они журнала не ведут…
— Понятно, — Терещенко закусил губу.
— Не было у нас сегодня такой машины, Станислав Казимирович, — вставил завхоз-завгар.
— А джип был? — неожиданно посуровел прокурор, и я понял — он не упустил ни крупицы из моих показаний, просто пока многое держал при себе.
Глаза завгара забегали, как маятник в больших механических часах. Только, пожалуй, быстрее.
— Джип? — переспросил он, бледнея.
— Джип, — кивнул Терещенко, — большой такой, черный «Форд» с номерными знаками серии «ОО».
— Да я как-то…
— Не заметили?.. — услужливо подсказал Терещенко.
— Ага. Точно… именно так, — ухватился за идею завгар. — Не заметил.
— Так, может, вы и грузовик проглядели? — брови прокурора сошлись на переносице.
Я не представлял, чего он добивается от завгара. По всему выходило, Терещенко не верит ни одному, сказанному им слову. Это, конечно, вовсе не значило, что прокурор на моей стороне, и, тем не менее, внушало определенные надежды. Пускай, зыбкие, хлипкие и даже химерные. Я готов был возрадоваться и таким.
— Какие у вас вообще на территории имеются автомобили? — продолжил Терещенко, теперь уже точно голосом следователя, ведущего допрос.
— Вот эти, — завгар повел рукой по кругу.
— Эти я и без вас вижу, — отрезал Терещенко. — На всей территории, я имею в виду. В автохозяйстве.
— Грузовиков нет, — завгар шумно сглотнул.
— Идемте, покажете, — распорядился прокурор.
Наша маленькая процессия двинула мимо корпусов госпиталя к подсобным строениям вдали. Помните, в первый свой визит я обнаружил там даже автономную котельную. Возблагодарил Господа, что послал мне прокурора Станислава Терещенко. Все верно, раз могли позволить себе котельную, то и отдельно расположенные мастерские, скорее всего, существовали. Где-то ведь они ремонтировали свои красно-белые кареты с мигалками, вряд ли, на стороне. Если кому-то, скажем, подручным доктора Афяна, зачем-то понадобился грузовик Григория Ханина, допустим, как составляющая часть доказательной базы, которую было бы не кисло слить в выгребную яму, подобные мастерские могли стать самым подходящим местечком. Грузовик отстоится там пару дней, пока не уляжется кипеж. Пару дней, перед тем, как вездеход угонят в горы и упокоят на самом дне какого-нибудь недоступного ущелья.