Проследив за моей рукой, заместитель районного прокурора несколько раз с силой зачесал наверх волосы. Я понимал его реакцию и его, и всех остальных.
Завгар громко хмыкнул. Водитель Степа покачал головой.
— Я ж предупреждал, Станислав Казимирович, — буркнул прапорщик Новиков, разводя руками. В правой он сжимал граненый стакан, который забрал у меня.
— Я знаю, как это дико и нелепо звучит, но это — та машина! — выпалил я. — Проверьте хотя бы номера! Ольгу опросите, когда окончательно в себя придет. Она, хоть и женщина, тоже должна была их запомнить. Мы же за этим грузовиком долго на буксире болтались. Пока он в степь не свернул…
После этих слов, поверили они им, или нет, мы все подошли к грузовику. Остановились перед изуродованной, скомканной, будто фольга, кабиной. Нечего и говорить, вездеход выглядел совершенно недееспособным. Зеленая краска выгорела и облупилась, искореженный металл побурел во многих местах, кое-где прогнил до дыр, фары были выбиты, как и стекла кабины. Сидения посерели от грязи и пыли, скапливавшийся в салоне из года в год, слой за слоем, наносившимися дождями, ветрами, метелями. Прапорщик Новиков, сделав шаг вперед, выразительно постучал по колесу, спущенному, черт знает, когда. Мощная вездеходная резина растрескалась, будто лунная поверхность, грузовик, а точнее, то что осталось от него, стоял на ободах ржавых, деформированных дисков. Под весом машины они продавили старую резину и, буквально вросли в асфальт.
— Чепуха какая-то, — по лицу завгара скользнула бледная улыбка.
Терещенко посоветовал ему умолкнуть. Зайдя сбоку, и, при этом, сохраняя дистанцию, будто этот стальной мертвец мог очнуться от многолетней дремы и, играючи, задавить меня, прочел маркировку на деформированном скате: 1200 Р18 К-70. Цифры и буквы практически истерлись, тем не менее, я они совпадали с теми, что я видел позавчера, на холме, дожидаясь своей очереди у ворот заброшенного секретного объекта КГБ. Только те смотрелись гораздо новее, рельефнее, не вынуждали меня прищуриваться.
Терещенко взглянул на массивный, с двумя клыками бампер «Газона», выступающий вперед, как нижняя челюсть у бульдога. От номерного знака, который некогда был тут прикручен, оставался один лишь еле уловимый след.
— И какой же у той, вашей машины, был номерной знак?
— 12-67 КРЯ, — сообщил я без запинки, надеясь, если цифры и вылетели из у Ольги из головы, то забавную комбинацию букв она должна была запомнить. «Кря Кря», кажется, сказал я ей в салоне, рассчитывая хоть немного отвлечь от мрачных мыслей. Правда, она тогда не поддержала моего шутливого тона, молча отвернулась к окну.
— Вы уверены, Журавлев?
— Уверен, — сказал я, сопроводив слова кивком. — Я их в своих показаниях записал, помните?
Терещенко покусал губу. Безотказный водитель Степа молча обогнул грузовик, направляясь к заднему откидному борту. А, когда выглянул из-за него через мгновение, ответ без труда читался на его ошеломленной физиономии. Прапорщик, выругавшись, поспешил к нему, выругался еще раз, крепче, виртуознее. Компанию им составил завгар. Мы с Терещенко подошли Краска, как и следовало ожидать, поблекла, смылась, исчезла в тысячах трещинок, усеявших ветхие доски, из которых был сколочен откидной борт. Тем не менее, буквы и цифры, некогда нанесенные через трафарет, оставались вполне читабельными.
12-67 КРЯ
— 12-67 КРЯ, — одними губами повторил Степа
Я на одну секунду, показавшуюся тошнотворной вечностью, снова почувствовал себя в кабине «Вектры», сидящим на переднем пассажирском сидении.
— Твою мать! — сквозь зубы процедил прапорщик Новиков. — Слушайте, это еще ничего не доказывает…
— В какой машине они разбились?! — резко спросил прокурор.
— Кто?! — Новиков наморщил лоб.
— Ты знаешь, о ком я говорю, — изменившимся голосом сказал Терещенко.
Новиков разинул рот, закрыл, снова разинул.
— В какой?! — повторил заместитель районного прокурора.
— Точно в такой, — облизнув губы, молвил прапорщик. — В шестьдесят шестом «Газоне», — на последнем слове связки подвели Новикова, и он закашлялся.
Разбились… — про себя повторил я, цепенея.
— Кому принадлежит грузовик? — Терещенко обернулся к завгару.
Тот изобразил недоумение:
— Эта рухлядь?
— Он ведь не всегда был рухлядью? — заместитель прокурора закусил губу. Было совершенно очевидно, он уже не рад, что все это затеял.
— Гаражу, я думаю…
— Думаете?! — взвился Терещенко.
— Да этот металлолом, сколько себя помню, тут стоит, Станислав Казимирович. Его еще при царе Горохе списали, на переплавку сдать — руки не дошли.
— Где ваша бухгалтерия? — спросил Терещенко.
***
Они потратили еще с час, как минимум, поднимая старые, прибитые толстым слоем пыли книги учета всевозможных материальных ценностей, числившихся на балансе больницы чуть ли не со времен Леонида Брежнева. Две женщины позднего бальзаковского возраста, встретив наше вторжение со смирением, выработанным у славян еще баскаками, копошились среди образовавшихся завалов, изо всех сил стараясь угодить заместителю районного прокурора. Прапорщик и завгар помогали, как и чем могли, были, что называется, на подхвате. Терещенко, расчихавшись, а затем и раскашлявшись (вообще говоря, чихали все, но прокурор — гораздо громче остальных, наверное, он был аллергиком), вышел в коридор, звонить. Я сидел в уголке на стуле, как овощ из знаменитого романа Кена Кизи. Никто не обращал на меня ровно никакого внимания, я никому не мешал. Пребывал в прострации после фразы, брошенной Терещенко по телефону кому-то из подчиненных. Говорила мне бабушка — не подслушивай чужих разговоров. Но, не затыкать же уши. Заместитель районного прокурора пытался выяснить у невидимого собеседника, куда подевалась машина Ханина, после того, как последний погиб. Кажется, сообщил абоненту номер уголовного дела или что-то такое, не поручусь, с минуту слушал ответ, а затем, вспылив, заорал, что ему наплевать, сколько с тех пор минуло лет, десять или даже все двадцать пять. Меня эта фраза скосила, что за ней прорисовывается, я и думать, не смел.
Тем временем, раскопки в бухгалтерии принесли кое-какие плоды. Группа археологов под руководством главного бухгалтера клиники добыла из-под бюрократических завалов артефакт. Пожелтевший от времени машинописный лист формата А-4, глиняную табличку шумеров местного значения, никак не меньше. Из документа явствовало, что грузовой автомобиль марки «ГАЗ-66», 1982 года выпуска, номер кузова такой-то, государственный номерной знак 12-67 КРЯ, передан районной больнице решением Калиновского исполнительного комитета совета народных депутатов Крымской автономной области от 3 марта 1997 года. То бишь, двенадцать лет назад…
— Ни Репы, ни Ханина уже не было в… — заикнулся, было, Новиков, и поник, когда прокурор грозно шикнул на него. Фраза осталась недосказанной, впрочем, в уточнении не было особой нужды. Этот сегмент головоломки мы собирали вместе, так какие уж там секреты от товарищей? Они с Терещенко не без оснований полагали меня полным психом, параноиком и кем угодно еще. Людей или нелюдей, напавших на нас с Ольгой и Игорем позапрошлой ночью, похоже, давненько не было среди живых. Вот те на, как вам такая вот новость? От них остался один грузовик, так и тот стал грудой металлолома на бурых, вросших в старый асфальт ободах. Правда, мертвое чудовище, гниющее на заднем дворе больницы, пару дней назад каким-то образом ожило, сорвалось с цепи, натворило новых бед, и, как ни в чем не бывало, вернулось в берлогу, корчить из себя мертвечину. То есть, именно я его и вернул, подогнал на парковочную площадку под госпиталем. Да, друзья, части ребуса встали на место, такие как есть, и мне оставалось лишь смириться с этим, то есть, расписаться в своем безумии. Эй, кто-нибудь, вколите мне парочку препаратов в вену, учреждение здравоохранения тут у вас или нет?
Окажись на месте Станислава Терещенко кто угодно еще, любой другой прокурорский работник на выбор, он бы не долго думал, тем более, что и везти меня далеко не требовалось. Доставить с этажа на этаж, всего и делов. Но, Терещенко вылепили из иного теста, он не искал легких путей. Они ему, в результате, и не выпадали.