— То, о чем тебе рассказал Станислав Казимирович, Журавлев, по сей день остается неподкрепленной фактами версией.
— Вот как, — пробормотал я.
— Во второй половине девяностых всплыли кое-какие обстоятельства, бросившие тень на капитана Репу, — сказал Терещенко. — В отношении его было начато негласное расследование, но…
— Но… — эхом отозвался я.
— Но, в январе одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года капитан Репа погиб…
Я уже настолько, насколько, конечно, возможно, свыкся с этой мыслью, даже почти не похолодел, услышав его слова. Спросил, наверное, защищаясь от волн тошнотворного безумия, раз за разом накатывавших на крошечный островок зыбкого песка, где я балансировал, ожидая, когда же меня смоет в пучину:
— Его тоже прикончил очередной отморозок, которому посчастливилось вырваться из лап бандитов?
— Репа разбился в автокатастрофе, — ответил Терещенко. — Грузовик, в котором они с Григорием Ханиным отправились на охоту, сорвался в лощину, заполненную талой водой. В кузове находились остальные члены предполагаемой банды: Игорь Желудев по кличке Косой, Владимир Козлов, которого вы назвали Кентавром, Виктор Маляровский и его сожительница Варвара Квасюк. Все те люди, которых вы описали и опознали по фотографиям.
— Удивляюсь, что до сих пор не в сумасшедшем доме, — глухо проговорил я, — и у вас, после всего этого, хватило терпения ехать разыскивать какие-то следы…
— Хватило, — Терещенко невесело улыбнулся, зачесал назад волосы. — Хоть, это еще не все, Журавлев. Грузовик, в котором они находились, передали районной больнице, как говорится, на тебе, Боже, что нам не гоже. В мастерских его, впрочем, тоже не стали восстанавливать, бросили, короче, на заднем дворе. Где, к слову, мы с вами его и обнаружили, — Терещенко взглянул на запястье, — три с половиной часа назад.
— А ты говоришь, Репу на нем раздавил, — ввернул Новиков.
— Зачем же вы со мной возитесь? — пролепетал я.
— Ответ очевиден, — сказал Терещенко, опережая прапорщика, судя по лицу, собиравшегося вставить очередную грубость. — Вы и ваша знакомая, Пугачева Ольга Владимировна, просто не оставили мне выбора. Проблема заключается в том, что я успел переговорить с ней до того, как вас привели в кабинет для допроса, и ваши показания в целом совпали. Она опознала и Косого, и Репу, и Ханина. Такая вот у нас ситуация вырисовывается…
— И что, по-вашему, она означает?
— В существование потусторонних сил, Сергей Николаевич, я, как образованный человек, не верю, — холодно сказал прокурор. — Значит, одно из трех — либо вы с вашей подругой зачем-то пытаетесь ввести следствие в заблуждение, либо кто-то зачем-то выдает себя за Репу и его людей. По крайней мере, пользуется, точнее, пользовался, до встречи с вами, пистолетом покойного капитана и его служебным удостоверением. В принципе, довольно логичная версия, при этом остается гадать, с какой целью преступникам устраивать маскарад, разыгрывая из себя покойников…
— Чтобы запутать следы? — подал голос водитель Степан, до того стоявший, как воды в рот набрав.
— Чтоб запутать следы, хватит одного удостоверения. Наколки себе зачем рисовать? — бросил Новиков.
— А третья версия? — набравшись наглости, спросил я.
— Третья гипотеза, Сергей Николаевич, состоит в том, что и Григорий Ханин, и Владимир Репа до сих пор живы и здоровы, а в девяноста седьмом лишь инсценировали свою гибель…
— Но ведь было же опознание?
— Было, — подтвердил прокурор задумчиво. — Только… хватились-то их сразу, даже решили впопыхах, будто Репа, почуяв, что запахло жареным, ударился в бега. Нашли же их всех через пару недель, когда талая вода сошла. В принципе, количество трупов совпадало с численностью банды, пятеро мужчин и одна женщина, это-то мы установили, учитывая состояние тел. Но, анализ ДНК не производился. Тут, Сергей Николаевич, не столица…
— Вы хотите сказать, они вас провели, подсунув вместо себя других? Каких-то очередных туристов?!
— Я хочу сказать, Журавлев, что, после того, как Репа и его подельники утопились в озере, разбой на дорогах прекратился. Конечно, этот факт служил лишним косвенным подтверждением тому, что подозрения в его отношении были небезосновательными. Однако, — продолжил Терещенко, белея, — через год или около того, в наших краях снова начали пропадать люди. Приезжие, никто из местных жителей не пострадал. Те люди, кого, надо думать, угораздило в недобрый час прокатить по этой вот проклятой дороге, — Терещенко с ненавистью махнул рукой в направлении трассы, змеившейся где-то далеко внизу. Тьма целиком поглотила ее, и, если бы я не знал, что она там, в жизнь бы не догадался. Как и в ту страшную, роковую ночь, по ней не двигалась ни одна машина.
— Почему вы сказали — надо думать? — отчего-то перейдя на шепот, спросил я.
— По той причине, Сергей Николаевич, что у меня практически нет улик. Семья садится в машину на побережье Черного моря, а куда-нибудь в Тулу, Белгород или, скажем, Житомир, не возвращается. Трудно вычислить, на каком из участков пути протяженностью в тысячу километров с людьми случилась беда. В особенности, если не удается обнаружить ни машин, ни тел их бывших владельцев, — Терещенко стиснул кулаки так, что костяшки хрустнули.
Я утер со лба испарину, она выступила немедленно, стоило мне вспомнить заброшенную шахту. Несчастные, о которых он говорил, отправились в Подземелье Магов. В место, которое вроде бы есть, и, одновременно, не существует. Подумал, может, настало время рассказать им о заброшенном объекте на холме? Но, не решился, не посмел.
— И, вы ни разу не обнаружили тел? — вместо этого сказал я.
— В позапрошлом году — был такой случай, — неохотно сказал прокурор. — Семья из Рязани. Двое взрослых, двое детей. Мы нашли трупы родителей. Смерть обоих наступила в результате сердечных приступов. Как это могло быть, как, впрочем, и куда девались тела несовершеннолетних — осталось загадкой.
— И в две тысячи четвертом такое было, — мрачно напомнил прапорщик, выковыривая из пачки две сигареты, себе и Терещенко.
— Спасибо, Сережа, — кивнув, заместитель Калиновского прокурора протянул руку. Вложил сигарету в рот, полез за зажигалкой.
— Но ведь Афяна-то вы могли, как следует потрясти? — сказал я.
— Это не так просто, — Терещенко выпустил дым через ноздри. — Видите ли, Сергей Николаевич, я нисколько не сомневался и не сомневаюсь в причастности гражданина Афяна к этим темным делам, но, у меня на него ничего нет. Доктор чрезвычайно осторожен и на великолепном счету у городских властей. Более того, водит дружбу с сильными мира сего, так что, за здорово живешь его не взять. Вы, с Ольгой Пугачевой, по сути, первые свидетели, которые у нас появились. Именно в силу этого обстоятельства, я, как вы изволили заметить, вожусь с вами. Сдуваю, можно сказать, пылинки. Потому как, Журавлев, пока мы с вами не найдем вразумительного объяснения по части вашей встречи с Репой, Ханиным и их компанией, и речи нет, чтобы давать ход вашим показаниям. Как только вы о чем-то подобном заикнетесь в суде…
В продолжении не было необходимости.
— Но ведь Афян подтвердил, что до сих пор поддерживает с Репой связь? — напомнил я.
Терещенко вдумчиво почесал затылок.
— Как вы понимаете, Сергей Николаевич, пока это только слова. Их и слушать никто не станет. Афян заявит, что порол полную чушь, лишь бы протянуть время, и ему, безусловно, поверят. Сами посудите, вы ведь первым произнесли фамилию Репы, да еще угрожали доктору пистолетом. В такой ситуации и не такое скажешь. Он, Журавлев, в два счета объявит душевнобольным. И возразить будет — нечего.
Это тоже было вполне логично.
— Одного не пойму, — неожиданно сказал прапорщик, и мы, все трое, вздрогнули, оценив, как изменился его голос. — Не пойму я, как в гипотезу с инсценировкой гибели всей компании зимой девяносто седьмого года вписывается грузовик, за каких-то пять часов ставший металлоломом, и вот эти заросли — вместо хутора, где этот парень, — он ткнул пальцем в меня, — побывал сегодня утром?! И, на чем он в больницу добрался, если «Газон» в мастерских двенадцать лет простоял? А, заодно, и, какая машина мотоцикл в ста метрах отсюда расплющила?!
Терещенко открыл рот, но, подходящих слов, как видно, не нашел. Степа бросил очередной тревожный взгляд на степь. Его примеру последовал Новиков. И, недаром. Издали и снизу донесся звук автомобильного мотора, работающего на пониженной передаче, скорее всего, второй. Какой-то автомобиль карабкался вверх по склону, идя точно по нашим следам. Я отметил про себя, как напрягся Новиков, вытянулся, превратившись в струну. Лицо Терещенко стало белее полотна. Ну, что же, мы находились во власти тьмы, в безлюдных предгорьях, за много километров от ближайшего жилья. В принципе, наше положение сейчас мало отличалось от того, в которое Ольга, Игорь и я угодили двое суток назад. Правда, мы тогда ничего не знали о грузовиках, дремлющих на задворках мастерских, лишь пока не настанет полночь, и, уж тем более, о разбойниках, поднимающихся после заката из могил. Как там безапелляционно заявил Терещенко? Я, как образованный человек, не верю в потусторонние силы? Браво, будучи инженером, я полагаю себя трижды материалистом. Одна беда, потусторонним силам наше мировоззрение, как оказалось, до лампочки. Им все равно, верим мы в их присутствие, или нет. Мельком взглянув на заместителя Калиновского прокурора, я подумал, похоже, его атеизм трещит по швам. Надо думать, общую мысль высказал водитель Степа, звонким от волнения голосом сообщив во всеуслышание, что наложит в штаны, если из-за гребня покажется чертов «Газон». Звук мотора, становившийся все громче, по мере того, как машина приближалась, наводил на мысли, это он и есть.