— Контрольное время — две минуты, — после чего вышел из зала, задев эфес парадной шпаги. Алексей, то бледнеющий, то краснеющий, чувствуя, как оружие бьет по бедру, пытался сообразить, что же он должен сделать. Две минуты пролетели незаметно, не успел начаться следующий танец. Константин вскрикнул, рывком поднялся с трона и попытался стряхнуть с руки кольцо — то сидело прочно. В шапке Мономаха заработал, шипя, динамик, выплевывая страшные слова, заставившие гостей тут же заткнуться и напряженно вслушаться:
— …наступит время мира, но мир будет написан кровью. И когда два костра потухнут, третий костёр сожжёт пепел. Мало людей и мало вещей сохранится. Но то, что сохранится, должно будет подвергнуто новому очищению, прежде чем войти в новый рай земной…
Округлившимися глазами, все, как один, смотрели на страшно пророчествующее кольцо. Никто не знал, кому принадлежат эти слова, но была в голосе неведомая сила, мешающая пошевелиться. Император сдержал руку вытянутой, в ужасе глядя перед собой.
— И тогда я молюсь за этих людей, ибо они на Руси более всех нуждаются. И я молю за все семейство Романовых, потому что на них падет тень долга и затмения.
Кто-то попытался упасть в обморок. Раздалось негромкое шипение, и Алексей смог уловить краем глаза, как из-под новых стеклопакетов в помещение проникает сизый газ. Те, кто стоял ближе к окнам, похватались за носовые платки.
Алексей поспешно закрыл дверь и опустил тяжелый засов. Пикнул, вставая на место, электронный датчик. Пароля он не знал, поэтому был уже обречен, шагая среди обмерших гостей, пораженных мрачным голосом, к царю. Тот глубоко вдохнул и закашлялся.
— Знаете, я вас уважаю, — негромко сказал Алексей, вцепляясь холодными пальцами в эфес. — Вот только вы убьете всю нашу страну, если не прекратите эксплуатировать Урал. Мы все взлетим на воздух, первые трупы уже есть. Взгляните, они у вас за спиной. Среди них — моя сестра.
Константин нервно дернул головой, и этого мгновения Алексею хватило, чтобы выхватить шпагу и вонзить ее в императорскую грудь. На белом мундире появился красный огонек, стремительно расползающийся среди царских регалий.
Газ наполнял помещение, и Алексей, улыбаясь дышал полной грудью. Будь благославен тот, кто изобрел горчичный газ. Он будет умирать столько долго, насколько ему хватит трусости зажимать нос и дышать через платок. Лиля не боялась. Не боится и он. Рядом падали люди, вповалку, друг поверх друга. Алексей выпустил из руки эфес шпаги, оставшейся в груди Константина, и упал назад.
Новость об убийстве русского императора гремела на весь мир. На похороны собрались делегации со всех частей цивилизованного света, их пришлось размещать по всему Петрограду и Царскому селу (в зависимости от степени дружбы с той или иной страной).
Небольшая организация (чей глава тут же испарился, оставив после себя только вымышленную фамилию) под названием «Правоуралье», ратующая за то, чтобы ресурсы Урала использовались как можно меньше, дескать, это портит озоновый слой и природу Сибири, мгновенно объявили террористической и запретили. Их и раньше несколько раз шугали, выписывали штрафы «за противодействие императорской внутренней политике», но никто и подумать не мог, что горстка «зеленых» решится на столь дерзкое убийство. Кого смогли — арестовали, кого нет — объявили национальными преступниками. США, конечно же, всем им давали политическое убежище.
По газетам прошел слух, что вдова-императрица решила в связи со смертью мужа уйти в монастырь, но та, решив, что это слишком уж анахронично, уехала в Австро-Венгрию учиться в Венской Академии.
Из Дании срочно вызвали двоюродного брата Константина, из Густава перекрестили в Георгия и посадили на трон. Новый император, не шибко разбирающийся в российских делах, продолжил политику почившего брата.
Таким образом, «Правоуралье» ничего не достигло, но, впрочем, отделалось минимальными потерями. Российская империя стояла и планировала дальше стоять еще тысячу лет.
Алексея, как убийцу царя, похоронили где-то на границе петроградской области. Иногда его навещали два студента юридического университета. Совсем редко, а потом и вовсе перестали. Небольшой участок быстро зарос сорняком, крест без имени покосился и как-то под Новый год и вовсе рухнул.
Игнат к Алексею не приходил, не вспоминал даже. Он так и остался в гвардии. Его не гнали, а он и не уходил. Сверкал наградой за то, что первым выломал дверь в танцевальную залу и даже смог спасти нескольких гостей, и не уходил. Оставался там, где кормили и платили. На остальное ему было начхать.